4. Темнр табаСлушатели мои не выдержали и, воспользовавшись поэтической паузой, накинулись на меня с вопросами.
— Как долго полз Травин по льду?
— Сколько времени нужно, чтобы высушить на морозе промокшую одежду?
[173]
— Неужели он сидел голый в снегу?
— Почему он не развел костра?
Что я мог ответить, кроме того, что Пясина в устье громадная река, что леса на ней нет, а, значит, нет и плавника, что "вымораживание" — всегда очень медленный про-цесс, а для того, чтобы передать размышления голого человека, дожидающегося своей одежды, зарывшись в снег надо, пожалуй, самому проделать такой же рискованный опыт?
У меня был только кратким перечень событий, состав-ленный Травиным. "Я чувствую, — пишет он сам, — что не даю полной картины, но ничего не клеится».
Не раз отмечали, что большинство наших путешественников не умеют писать. В этом их главный недостаток. А какая бы замечательная вышла книга, если бы Травин мог описать полно, со всеми подробностям, свое путешествие вокруг Советского Союза...
— Кончайте сперва, а потом спорьте! — вмешался Вася Кудрин.
Любопытство мучило его и мы отложили дискуссию...
Путь через Таймыр Глеб Травин изображает полным приятных приключений. Недалеко от места своего «крещения», он нашел груду освежеванных оленьих туш. Здесь же были сложены оленьи шкуры. Наевшись, он отлично про вел ночь, на этот раз не в снегу, а в теплых «постелях»{1} и, с рассветом, «бодро двинулся дальше, придерживаясь русла рек».
В зимнее время тундра высоких широт покрывается твердым покровом уплотненного ветрами снега, «убоем». Этот снег отлично держал велосипедиста. По берегам всюду встречались "пасти", самодельные ловушки для песцов. Вскоре на свежем снегу стали попадаться следы оленей, которые привели путешественника к чумам народа тундры еще не откочевавшего на юг.
«Отсталый северный народ на голову выше высококультурных людей в смысле гостеприимства», — пишет Травин, вспоминая, с каким трудом ему приходилось добывать себе пропитание на юге. — «Отношение ко мне было самое заботливое, где бы я ни появлялся среди этих людей».
Шаманы сказали, что дьявол пошлет мор на оленя и промысел будет плохой, если человек на железном олене погибнет в их тундре.
На пути Травин не раз встречал склады оленьих туш и шкур. Промысел на дикого оленя был удачным. Самоеды стреляют диких оленей осенью, при переправе их через реки. Когда снег начинает затвердевать, олени стадами
{1} Постель — шкура взрослого оленя.[174]
уходят в тайгу, в поисках рыхлого снега, позволяющего откапывать корм.
На каждого охотника приходилось по 200-250 штук. Захватив с собой столько, сколько они могли взять, охотники оставляли большую часть добычи про запас, а вернее — на корм полярным волкам я другим тундровым хищникам. Встречались и целые склады-караваны выставленных в ряд нагруженных нарт, оставленных близ мест летнего промысла и кочевок. Здесь можно было найти все, необходимое для жизни, начиная от шкур оленей и готовой одежды и кончая оружием с запасом патронов. Еще чаще встречались «ледовки», одиночные самоедские погребения, со всем скарбом покойника. Словом, тундра оказалась вовсе не такой пустынной, какой она представлялась раньше.
Наступала полярная ночь. Солнце показывалось на юге только в полдень, красное и холодное. Медленные сумерки снова сменялись темным небосводом: но полярная ночь была всегда насыщена мягким светом, собранным бескрайним зеркалом снежных просторов. Путь освещали небыкновенно яркие звезды, похожие у горизонта на далекий костры кочевки. Почти непрерывные северные сияния развертывали светлую игру, охватывая своими пламенными драпри, мечами и туманностями все небо. Взошла луна и закружилась над тундрой, сияя и днем, и ночью, подобно неуходящему солнцу арктического лета. Наступили длительные безветрия, морозы еще не были жестоки. Травин шел, мечтая изобрести верный способ передать многочисленным комнатным жителям юга великую красоту арктики.
— «Невольно восхищаешься своим пребыванием», — писал он. — «Восторженности нет предела».
К тринадцатилетию Октябрьской революции путешественник достиг районного центра Хатанги, в устье реки того же названия. Председатель рика жил в тундре, выезжая в Хатангу, чтобы щегольнуть иногда своим городским костюмом. Травин, после одиночества в тундре, поехал за предриком, чтобы организовать празднование 7 ноября; но посредине дороги председатель раздумал и вернулся в свой чум.
— Народ все равно не будет, — заявил он. Путешественнику пришлось проводить праздник, вместо
предрика.
На собрание пришли не только жители Хатанги, но и кочевники. Человек с железным оленем, о котором от становища к становищу летели рассказы, долго говорил о том, как в одну ночь зимой те, у кого ничего не было, завладели шестой частью мира, о том, что в большом го-
[175]
роле есть каменный чум, где лежит великий Ленин, о том, что его партия ведет народы на стройку нового мира...
— Скоро, — говорил пришелец, — к вам -придут корабли.
Он не ошибся. На Хатанге открыта нефть. Разведчики каждый год бурят грудь мерзлой тундры, выведывая ее сокровища, Северным морским путем, с запада и востока, к устью Хатанги плывут советские корабли...
На карте Глеба Травина его дальнейший путь изображен им вдоль берега Ледовитого моря. Черта идет от устья Хатанги к устьям Анабары и Оленека, затем круто поворачивает в море, огибает Сагастырь, сворачивает к Быкову протоку дельты Лены, где погиб Де-Лонг с частью экипажа «Джанетты», и, мимо бухты Тикси, в то время необитаемой, проходит в Усть-Янск. От Яны до Индигирки путь Глеба Травина пересекает тундру, вдоль обычного оленного «тракта».
О всем этом огромном участке, длиной около 2000 километров, пройденном в самое темное время года, Травин ничего не написал, повидимому, здесь с ним ничего не случилось, подобного купанью в Пясине, или вмерзанию в торосы близ Печоры. Он упоминает лишь, что в поселках, расположенных в устьях сибирских рек, ему вездe «оказывали содействие». Затем он опять уходил в море, в одиночество... «И рад тому, что хоть след медведя найдешь и еще больше обрадуешься, когда удастся убить полярного богатыря и насытиться вдоволь».
В Верхоянске, в январе 1932 гoда, возвращаясь санным путем с зимовки «Лейтенанта Шмидта» у мыса Певек, в Чаунской губе, я встретил участников Индигирской экспедиции Наркомводтранса, которые рассказали мне, что Травин приехал в селение Русское устье{1} в начале 1931 года (на оленях) и жил там месяц или два месяца. В Русском устье ему дали собак и нарту. Он двинулся сперва на Колыму, «горой», обычным путем индигирцев, но где-то, до-вольно далеко от Русского устья, кажется, у горы «Север ный парнас», свалился с обрыва и сломал нарту. Его нашли промышленники и вернули в Русское устье. Через несколько дней Травин снова выехал на восток, на этот раз морем.
Здесь можно упомянуть еще об одном забавном доказательстве пребывания Глеба Травина в Русском устье на Индигирке. В
книге С. Абрамовича-Блэка «Записки гидрографа» (стр. 221-222) читаем:
«Анимаида Селнверстовна Чихачева с детства (?!) вра-
{1} Районный центр близ устья Индигирки[176].
щалась в кругу «экспедиторов» и «проезжих людей», купцов и чиновников, изредка навещавших Русское устье.
Это было неотъемлемой привилегией самой красивой девушки Русского устья.
Чихачеву неоднократно фотографировали, дарили всегда ей конфеты и цветные платки, однажды... заразили гонорреей.
Несколько лет назад через Русское устье проезжал некий кругосветный путешественник на велосипеде, гражданин Листвин. Отважный, энергичный и бравый парень.
Всю Якутию, сквозь леса и тундры, проехал Листвин на своей машине, которую тунгусы окрестили "темир таба"{1}— железный олень. Сидит на спине оленя, за рога держится
Позднею осенью Листвин добрался до Русского устья. Познакомился здесь с Анимаидой, пленился и ее собою пленил. Молодая и пригожая пара повенчалась. Отлюбили молодожены в этой вот избе свой медовый месяц. Потом Листвин собрался продолжать путешествие. Как ни грустно было Анимаиде, отпустила она мил-дружка в славный путь. Обещала долго ждать, каждый день о нем только и думать.
Но всего лишь несколько километров отъехал от гopода{2} кругосветный путешественник.
Болезнь, не замеченная во-время, забралась глубоко в его организм. От тяжелой работы педалями почувствовал Листвин острую боль в паху. Захотело-было себя пересилить, но свалился без чувств. У велосипеда безнадежной восьмеркой сплющились колеса, лопнула рама. Железный олень погиб вместе с наездником{3}.
Вся эта страшная история, разумеется, сплетня, но она не могла бы возникнуть, если бы Травин, именуемый Листвиным (у Абрамовича-Блэка все фамилии изменены) не побывал на Индигирке...
{1} Это не тунгусские, а якутские слова,
{2} Автор имеет в виду селение с двумя десятками изб.
{3} С.И. Абрамович-Блэк. — Записки гидрографа. Книга первая. Издательство писателей в Ленинграде. 1934 г.
В этой книге не мало и другого вранья, так-что начинаешь даже сомневаться в ученой специальности автора. Например, в главе «Дороги в Колыму» (стр. 193 и след.) говорит, что «в 1911-1912 году из Архангельска во Владивосток, Ссверо-восточным проходом совершила плавание гидрографическая экспедиция Вилькицкого». Как известно. Экспедиция Северного Ледовитого океана"на судах «Таймыр» и «Вайгач», под начальством Вилькицкого совершила плавание «Северо-восточным проходом» не в 1911-1912 г.г., а в 1914-1915, и не из Архангельска во Владивосток, я из Владивостока в Архангельск. Дальше читаем «Уже на третий год плавания из Владивостока в Колыму пароход «Ставрополь» был затерт льдами в горле (?) Берингова пролива. Морской путь оказался ненадежным. И по Колыме ударила голодовка». Такого события не было вовсе. В 1914 г. пароход "Колыма" зазимовал у мыса Северного на обратном пути из Колымы, благополучно доставив туда весь груз Полную неудачу потерпела лишь колчаковская экспедиция в Колыму 1919 г. как можно полагать не только из-за тяжелого состояния льда. Здесь же сообщается, что «с 1917 г. рейсы к устью Колымы прекратились совсем" и ни слова не говорится о ежегодных советских колымских рейсах, регулярно снабжающих Колымско-Индигирский край, сообщается о каком-то "Пространственном десятилетнем кругообороте льдов», совершенно не соответствующем действительности и т.п.[177]
Выехав в морс, Травин направлял свою нарту на отдаленные мысы, поднимавшиеся в ледяной пустыне. Так он достиг Медвежьих островов. Не заезжая в Колыму, он взял курс прямо на восток, пока ему не открылся высокий мыс Шелагский.
«На пути к Чаунской губе, — рассказывает Травин, -я убил старую белую медведицу. Длина снятой шкуры—б шагов. Двух маленьких медвежат удалось взять живьем. В течение пяти дней медвежата были моими спутниками Один из них, побольше, раньше примирился с обстановкой и начал брать мясо из рук и сосать палец. Но так как заниматься с обоими было довольно трудно, то, когда вышло все мясо, пришлось старшего убить, а младшего я притащил с собой на факторию мыса Певек. Мне хотелось отправить медвежонка на материк, но шаманы сказали, что за медвежонком уйдут все медведи и промысла не 6v-дет. Поэтому зав. факторией Семенов, который сначала обрадовался медвежонку, не захотел с ним возиться. Я же имел предположение двинуться на о. Врангеля м не мог взять медвежонка с собой». Пришлось его сесть...
В Чукотском селении, у мыса Шелагского, лежащего у восточного входа в Чаунскую губу. Травина видел учитель чукотской национальной школы, т. Форштейн, с которым я встречался потом в Нижне-Колымске и на пароходе «Колыма». В один из ослепительных морозных дней в палатку учителя вбежало несколько чукчанок, крича, что к селению подъезжает "эпопелин", то-есть поп. Они еще помнили миссионера, умершего несколько лет назад в сосед-нем селении, против острова Раутан. Учитель вышел встречать приезжего. К нему подошел высокий, атлетического сложения, молодой человек, с длинными, как у попа волосами. "Бсглый", — подумал маленький еврей, неприязненно глядя на гиганта, но тот мирно показал свой значок ОПТЭ и представился:
— Путешественник вокруг света на велосипеде.
Велосипед, действительно, лежал на нарте, так-что путешественнику негде было сесть. Повидимому, он все время бежал вместе со своей индигирской упряжкой.
Учитель не решился пустить путешественника в свою палатку, так он был грязен, и предложил пыжиковый
[178]
спальный мешок. Путешественник был в легкой кукашке поверх кожаной куртки. Он с улыбкой согласился переночевать в пустой холодной яранге. По его мнению, он давно не пользовался таким комфортом.
— Между Хатангой и Оленеком, — передавали мне его рассказ, несомненно украшенный легендой, — меня застигла метель. Я шел пешком таща за собой нарту, съедая в день по одной плитке шоколада... Mетель свалила меня. Я заснул и меня занесло снегом, который от ветра стал твердым, как лед. Не знаю, долго ли я спал так или был без сознанья под снежной застругой. Помню лишь, что проснулся я от приятного горячего дыхания. Мне показалось, что я лежу на мягком песке, на берегу речки, заснул, и вот солнце выглянуло из-за облаков и разбудило меня. Я открыл глаза. Белый медведь разгреб снег и сильно тянул воздух в черные ноздри, засунув голову в мою берлогу. Я закричал на него. Медведь ушел. Я отрыл нарту с моим велосипедом и пошел дальше.
— Чем же вы занимались дорогой?—спросил учитель — Я хочу сказать, вели вы какие-нибудь наблюдения, делали записи?
— У меня есть минимальный термометр, — ответил Травин. — Я записываю температуру. Мне сказали, что минимальный термометр имеет большое научное значение...
Переночевав, путешественник поехал дальше, к мысу Дежнева, единственный путь к которому от мыса Шелагского лежит вдоль Чукотского побережья Ледовитого моря...
Мои товарищи рассказывали о Глебе Травине с улыбкой. Были и такие, которые вовсе не верили в его путешествие вдоль полярного побережья Евразии. В большинстве случаев скептиками были известные полярники, испытавшие силу арктических пург. Но можно ли было сомневаться в реальности его подвига? Травина видели, в течение шести-семи месяцев, в Югорском шаре, на Диксоне, в Хатанге, Русском устье, на мысе Шелагском, в Уэллене и никто не видел на Колыме, устье которой он объехал морем.
Другие считали, что велосипед служил ему всего лишь «бесплатным проездным билетом». что на самом деле его везли ненцы, эвенки. якуты и чукчи, а это не такое уж «достижение».
На прямо поставленный вопрос Травин ответил письмом, в котором подтвердил, что от Яны до Индигирки он ехал на оленях, так как велосипед был испорчен.
— «В Русском устье, — писал он, — велосипед отремонтировали плохо, поэтому и решил взять с собой собак, рассчитывая на зимовку в любом месте. Выйдя в море пи-
тался исключительно сырым мясом зверя, нерпы и рыбы,
[179]
без соли я хлеба. Чай пил только тогда, когда был среди людей. В пути утолял жажду снегом и льдом. Распорядок дня всегда держал один и тот же: еда в 6 часов утра и в 6 часов вечера, собак же, как обычно, кормил раз и сутки, перед ночным отдыхом. Когда долго не удавалось найти зверя, то и сам, и собаки по несколько дней были голодны.
Впрочем, имея собак, очень часто ехал в море на велосипеде. Измученные собаки бежали бодрее, догоняя меня по гладкому ледяному полю. Но когда попадались сжатия льдов, с нагроможденными ледяными дамбами, то здесь и мне, и собакам попадало больше, чем можно представить. Карабкаешься на одно нагромождение, а за ним второе, и так десятки километров тянутся ледяные горные цепи. Шум я треск льда все время заставляет настораживаться и быть готовым очутиться в трещине, нередко замаскированной снегом. В более опасное место вожатый собак никогда не пойдет, а продвигаться необходимо, остановиться — значит отказаться жить...».
Нетрудно вообразить, как «попадало» Глебу Травину и его собакам, если вспомнить, что гряды торосов в море, между Колымой и мысом Шелагским, достигают высоты пятиэтажного дома.
Ледяные барьеры образуются на грани сжатия ледяных полей, когда одно из них давит на неподвижное (или медленно движущееся) другое поле. Так как глубина здесь невелика (около 20 метров), то разломанные и нагроможденные друг на друга края гигантских льдин быстро достигают такой общей толщины, что становятся на мель. На образовавшийся таким образом неподвижный ледяной остров продолжают надвигаться новые льдины. Достигая вершины, края их обламываются, низвергаясь в море, одна сторона гряды становится сравнительно пологой, а противоположная образует высокий неприступный обрыв.
На разломах таких ледяных хребтов ясно видно их слоистое образование, так как зеленые плиты морского льда отделяются друг от друга белыми полосками спрессованного снега. Иногда можно насчитать 20-30 таких слоев, в полметра, метр и больше толщиной.
Преодолеть подобные ледяные преграды, даже с собачьей упряжкой, почти невозможно, их приходится объезжать, в поисках более ровного льда, десятки километров.
Вместе с торосами сравнительно недавнего, слоистого, образования в море, к востоку от Колымы, постоянно встречаются не менее мощные многолетние льды, принесенные холодным течением из центральных областей Арктики. Льды эти, по большей части, чистого голубоватого цвета, однородные и спрессованные настолько, что в них почти нет пузырьков воздуха. Твердость и прочность их так превосхо-
[180]
дит свойства обычного льда, что колымские жители, по словам Фердинанда Врангеля, считали, будто они не плавятся даже в огне и созданы при самом «сотворении мира». Врангелю пришлось разубеждать своих проводников, растопляя в котле куски такого льда, дающего вкусную, совершенно пресную воду.
Едва ли не худшими для путешественника являются, впрочем, не эти высокие ледяные нагромождения, а торосистые поля, покрытые острыми, хаотически нагроможденными льдинами, между которыми набивается рыхлый снег. В таких местах Глеб Травин принужден был шагать впереди собак, неся на себе велосипед, так как его нельзя было укрепить на нарте, без риска сломать о первую льдину...
Приходится пожалеть, что Травин не вел в пути необходимых научных наблюдений, и что никто из встречавшихся с ним не побудил, его к этому. Между тем, он мог бы определить, по крайней мере, расположение ледяных хребтов, указывающее направление нажима, силу и направление течений в.полыньях и т. п. Подобные наблюдения представляли бы несомненный интерес, так как район, где был Травин, судя по его запискам и карте, никто не посещал зимой со времени поисков «Земли Андреева», более ста лет назад.
На одном из Медвежьих островов, лежащих против устья Колымы, Травин видел остатки разрушенных строений, упоминаемых многими путешественниками и до него. Еще в 1720 году промышленник Иван Вилегин нашел здесь «старые юрты и признаки, где прежде юрты стояли». В 1924-1925 г. у острова Четырехстолбового, принадлежащего к группе Медвежьих островов, зимовала экспедиция Амундсена, на судне «Мод». Участник ее, норвежский ученый Г. У. Свердруп, обнаружил здесь курганы, каменные наконечники гарпунов и другие предметы первобытной культуры.
«В 1920 г., — пишет Свердруп, — я имел случай видеть такие курганы на о. Айоне, при чем я тогда нашел черепки примитивной кухонной посуды, каменные ножи и обожженные кости... По всей вероятности, это следы племени. отличного от современных чукчей».{1}
Однако, почва на острове Айоне и на острове Четырехстолбовом была такая мерзлая, что Свердруп не мог раскопать ни одного кургана. Но и до сих пор курганы остаются нераскопанными.
Надо надеяться, что с построением на Медвежьих островах радиостанции Главного управления Северного морского
{1} Г. У. Свердруп.—Плавание на судне "Мод" в водах морей Лаптевых и Восточно-сибирского. Материалы комиссии по изучению Якутской АССР. Выпуск 30. 1930. cтр. 211-212.[181]
пути, завезенной в 1933 г. «Лейтенантом Шмидтом", научные сотрудники станции, под руководством специально займутся выяснением вопроса, являются ли остатки древнего строительства на Медвежьих островах и Айоне признаками неизвестных обитателей этих островов или народа, вытесненного с материка завоевателями или старинными охотничьими зимовьями туземцев, подобно избам русских и якутов на Hoвосибирскиx островах...
В декабре 1931 г., в Нижне-Колымске, один промышленник рассказал мне, видимо со слов жителей фактории мыса Певек, где он был, что Травин «наехал далеко в море на следы нарт». В этом не было бы ничего заслуживающего внимания, если бы не напоминало историю сержанта Андреева посланного по приказу сибирского губернатора искать землю, лежащую, по рассказам чукоч, к северу от их земли. «Есть же особая земля, на коей живут весь женский пол, а плод имеют от морской волны и рождаются все девки»...
В 1763 и 1764 годах Андреев ездил в море по льду на поиски этой земли из Нижне-Колымска. С Медвежьих островов Андреев будто бы увидел далеко в море землю и поехал к ней, но возвратился, наткнувшись на следы нарт и оленей, которые счел принадлежащими заморским «девкам» или другому неведомому и страшному народу, «единственною пищей коим служит снег»...
Возможно, как полагает профессор Визе{1}, что известие эго было приписано Андрееву, но нет ничего невероятного в том, что он действительно видел «землю» и тем более следы. На мокром, пропитанном морским рассолом, снегу от печатки полозьев замерзают и сохраняются годами. Прибрежные льдины с такими следами может унести в море очень далеко.
Во время одной из поездок по льду, предпринятой правительственной экспедицией под начальством Врангеля для поисков «Земли Андреева», путешественники встретили в море льдину со своими же прошлогодними следами, отнесенную почти на 90 километров к востоку. Затем участники экспедиции увидели желанную землю, появившуюся на северо-восточной части горизонта.
«Чем далее ехали мы, тем явственнее становились замеченные нами возвышения и скоро приняли они вид недалекой гористой страны, — писал Врангель. — Холмы резко окраились; мы могли различать долины и даже отдельные утесы. Все уверяло нас, что после долгих трудов и препятствий открыли мы искомую землю... Но наша радость была непродолжительна и все прекрасные надежды наши исчезли. К вечеру, с переменой освещения, наша «новооткрытая»
{1}В. Ю. Визе. — Земли Андреева. Arcticа. I933. Ленинград.[182]
земля подвинулась по направлению ветра на 40 градусов, и через несколько времени охватила она весь горизонт, так что, казалось, мм находились среди огромного озера, обставленного скалами и горами»{1}.
Подобные явления нередки п Арктике. Истинные размеры предметов и расстояния искажаются: в книгах полярных исследователей можно найти рассказы о том, как маленькую чайку принимали они за моржа, собаку — за медведя и т. п. Травин застрелил однажды белую сову, в полной уверенности, что целился в «огромного белого богатыря». Отдаленные льдины, растянутые рефракцией, кажутся высокими холмами, гряда зубчатых торосов могла представиться гористой страной.
Впрочем, не исключена возможность, что миражи, виденные Андреевым и Врангелем, были отражением настоящей земли. Известен случай, когда один из вулканов Японии был виден с парохода, находившегося у берегов Приморья. Расстояние здесь было, примерно, таким же, на какое Врангель приближался к острову, местоположение которого впервые было нанесено им на карту и получившему впоследствии его имя.
Фантастическая «Земля Андреева» до сих пор отмечается на картах, в районе скопления льдов, не посещенном еще ни одним судном, — к западу от острова Врангеля. Каждый новый поход, в особенности экспедиция на ледоколе «Красин» в 1934 году, убеждает нас, что этой земли. повидимому, не существует. Но человек не успокоится, пока не проникнет в последнее «белое пятно» своей планеты. Окончательный ответ принадлежит, очевидно, советской авиации.
5. К острову Врангеля«Торосы становились все выше и плотнее, а между ними лежали огромные бугры рыхлого наносного снега... Мы нагрузили сани наши как можно легче и взяли с собой только на пять дней провианта и несколько дров. Сильный западный ветер затемнявший воздух метелью, не позволил нам, однако же, предпринять немедленно путешествие к северу. Ночью на 18-е число ветер перешел к W N W {2}, постепенно крепчая, превратился в шторм и разломал около нашего лагеря лед. Мы очутились на большой льдине, сажен пятьдесят в поперечнике. От сильного ветра лед с шумом трескался, щели расширялись и некоторые простирались до 15 сажен ширины. Льдина, на которой находились мы, носилась по морю. Так провели мы часть ночи, в темноте и ежеминутном ожидании смерти.
Наконец наступило утро и ветер сплотил нашу льдину с други-
ми...
{1} Путешествие по северным берегам Сибири и по Ледовитому морю, совершенное в 1820, 1821, 1822, 1823 и 1824 годах экспедицией состоявшею под начальством флота лейтенанта Фердинанда Фон-Врангеля. Часть II. Санкт-Петербург. I841 г.
{2} К западо-северо-западу.[183]
„Первым занятием нашим было осмотреть окрестности и изыскать, средства к продолжению пути. Торосы, находившиеся на север-ном краю щели, были, повидимому, прежнего образования и казались нам менее круты и плотны, а потому надеялись мы проложить себе между ними дорогу далее к северу. Но проникнуть туда не было иного средства, как только переехать по тонкой ледяной коре, покрывающей щель. Мнения моих проводников были различны. Я решился на сие предприятие, и при невероятной скорости бега собак, удалось нам оно лучше, нежели мы ожидали. Под передними санями лед гнулся и проламывался, но собаки, побуждаемые проводниками, и чуя опасность, бежали так скоро, что сани не успевали погружаться в воду, и, быстро скользя по ломавшемуся льду, счастливо достигли до противоположного края...
Марта 23 продолжал я путь на двух нартах, не столько в надежде на успех, сколько для собственного успокоения, и исполняя все зависевшее от наших усилий и обстоятельств. До полудня было ясно, и тихо, но к вечеру ветер усилился, небо покрылось тучами и по всему протяжению горизонта от NW до NO{1} подымались густые темно-голубые испарении — непреложное доказательство открытого моря.
Мы видели совершенную невозможность проникнуть далеко на север, но, несмотря на то, продолжали путь. Отъехав девять верст, встретили мы большую щель, в самых узких местах до 150 сажен шириной. Она простиралась на О и на W{2} до краев видимого горизонта и совершенно преграждала нам путь. Усилившийся западный ветер более и более расширял сей канал, а быстрота течении в нем, на восток, равнялась 1 1/2 узла. Мы влезли на самый высокий из окрестных торосов, в надежде найти средство проникнуть далее, но, достигнув вершины его, увидели только необозримое открытое море. Величественно ужасный и грустный для нас вид.
На пенящихся волнах моря носились огромные льдины и, несомые ветром, набегали на рыхлую ледяную поверхность, по ту сторону канала лежавшую. Можно было предвидеть, что сила волнения и удары ледяных глыб скоро сокрушат сию преграду, и море разольется до того места, где мы находились. Может быть, нам удалось бы по плавающим льдинам переправиться на другую сторону канала, но то была бы только бесполезная смелость, потому что там мы не нашли бы уже твердого льда. Даже на нашей стороне, от ветра и силы течения в канале, лед начал трескаться, и вода, с шумом врываясь в щели, разрывала льдины и раздробляла ледяную равнину. Мы не могли ехать далее.
С горестным удостоверением в невозможности преодолеть поставленные природой препятствия, исчезла и последняя надежда — открыть предполагаемую нами землю, в существовании которой мы уже не могли сомневаться. Должно было отказаться от цели, достигнуть которой постоянно стремились мы в течение трех лет, презирая все лишения, трудности и опасности. Мы сделали все, чего требовали от нас долг и честь. Бороться с силою стихии и явной невозможностью было безрассудно и еще более — бесполезно. Я решился возвратиться.
Положение места, откуда принуждены мы были возвратиться, было под 70°, 51' северной широты и 175°27' долготы, в 150 верстах по прямой линии от берега, скрытого от нас туманом. Глубина моря была 22 1/2 сажени, на илистом грунте.
Мы поехали по прежней дороге и, несмотря на то, что должны были обходить многие вновь образовавшиеся щели, в короткое время проехали 35 верст и остановились на ночлег среди торосов. Здесь лед
{1} От северо-запада до северо-востока.
{2} На восток и на запад.[184]
также был исчерчен во всех направлениях трещинами, но ветер приметно стихал и они уже не казались нам опасными.
На другой день, рано поутру, отправились мы далее, при легком западном ветре и 171/2º мороза. Были причины спешить. Проложенная нами дорога во многих местах загромождалась торосами и все доказывало, что во время нашего отсутствия вся сия ледяная поверхность находилась в движении. Через многие широкие трещины, неудобные для обхода, должны мы были переправляться на льдинах. Иногда они были так малы, что не могли поместить на себе нарт со всей упряжкой; мы сталкивали собак в воду и они переплывали на другую сторону, таща за собой льдину с нартой. Сильные течения делали подобные переправы нередко весьма опасными. В одной из трещин, недалеко от нашего последнего склада с провиантом, стремление воды по направлению OSO{1} равнялось четырем милям в час. Температура воды была здесь 13/4º, а воздух - 10º холода.
После многих трудных и опасных переходов, поздно вечером достигли мы нашего склада с провиантом, куда за день перед тем прибыли уже две нарты, отосланные нами прежде. Все зарытые нами припасы нашлись в целости.
Едва проехали мы три версты, проложенная нами сюда дорога совершенно исчезла. Огромные торосы и вновь образовавшиеся щели преградили нам путь, так что для облегчения принуждены мы были бросить часть груза. Но и сия жертва не принесла нам большой пользы. Подвинувшись еще версты две, мы совершенно потеряли надежду проникнуть далее. Полыньи простирались по всем направлениям. К западу виднелось открытое море с носившимися на нем льдинами. Густые пары затемняли небосклон. К югу от нас лежала ледяная поверхность, составленная из больших льдин, прижатых одна к другой, но туда не было возможности попасть.
Отрезанные от всякого сообщения с твердым льдом, со страхом ожидали мы наступления ночи. Только спокойствию моря и ночному морозу обязаны мы были здесь спасению. Слабый NW{2} ветер понес льдину, где мы находились, к востоку и приблизил ее к твердому льду. Шестами притянули мы небольшие льдины, вокруг нас плававшие, и составили из них род моста. Мороз скрепил льдины до такой степени, что они могли нас сдерживать. Работа была кончена 27 марта, до восхода солнца; мы поспешили покинуть нашу льдину и счастливо переправились на твердый лед. Проехав версту по SO{3} направлению, увидели мы себя снова окруженными полыньями и щелями, при невозможности продолжать путь. Находясь на льдине огромнее других, нас окружавших (она была до 75 сажен в поперечнике), и видя все непреложные признаки приближающейся бури, решились мы остаться здесь на месте и предаться воле Провидения.
Скоро показались предвестники наступавшей непогоды. Темные тучи поднялись с запада и густые пары наполнили атмосферу. Внезапно поднялся резкий западный ветер и вскоре превратился в бурю. Море сильно взволновалось. Огромные ледяные горы встречались на волнах, с шумом и грохотом сшибались и исчезали в пучине; другие с невероятной силой набегали на ледяные поля и с треском крошили их. Вид взволнованного полярного моря был ужасен.
В мучительном бездействии смотрели мы на борьбу стихий, ежеминутно ожидая гибели. Три часа провели мы в таком положении. Льдина наша носилась по волнам, но все еще была цела. Внезапно огромный вал подхватил ее и бросил на твердую ледяную массу. Удар был ужасен. Оглушительный треск раздался под ногами и мы чувствовали
{1} Восток-юго-восток.
{2} Северо-западный.
{3} Юго-восточному.[185]
как раздробленный лед начало разносить по волнам. Минута гибели нашей наступала. Но в это роковое мгновенье спасло нас врожденное человеку чувство самосохранения, невольно бросились мы в сани, погнали собак, сами не зная куда, быстро полетели по раздробленному льду и счастливо достигли льдины, на которую были брошены. То был неподвижный ледяной остров, обставленный большими торосами. Мы были спасены»...
- Я прочитал вам этот отрывок из описания поездки, совершенной в марте 1823 года Фердинандом Врангелем, чтобы вы составили себе некоторое представление о дрейфующих льдах, по которым Травин двинулся к востоку, покинув мыс Шелагский, и вместе с ним теплый пыжиковый кукуль учителя Форштейна.
Наступала арктическая весна. Солнце все выше поднималось над льдами. Солнечный свет радовал путника, но в то же время весна создавала и новые препятствия. Лед местами отошел от берега. Начала образовываться береговая прогалина.
«Во избежание частого купанья», выражаясь языком Травина, он в третий раз удалился в пустынные льды моря. Высокие торосы закрыли берег. Он не боялся ни великого их молчания, ни внезапного грохота. Пурга и солнце были одинаково враждебны. Он плутал в лабиринте льдов, ничего не видя в метущихся струях норд-веста, чтобы выбраться в сверкание и тишину непрерывных надледных озер, образовавшихся от тающего снега...
«Слой воды на льду, запорошенный снегом, достигал местами 30-40 сантиметров, а дальше стал доходить до одного-полуторых метров глубины. Здесь форменным образом приходилось переплывать, таща за собой груз. Выбравшись на сухой лед, раздеваюсь, проветриваю вымокшую одежду и двигаюсь дальше. От мыса Биллингса делаю попытку держать курс на остров Врангеля»...
- Не будем судить, где кончается доблесть и начинается безрассудство. Вот, вчера кончился инспекторский смотр одной из частей Красной армии. Отделению надо было переплыть протоку «при полной нагрузке». Командир понадеялся на свои силы и поплыл в сапогах. Посредине протоки он стал ослабевать и вдруг исчез. На берегу закричали; но через минуту пловец показался близ того же места, сапоги торчали за плечами и даже портянки были всунуты в голенища. Он легко проплыл положенную дистанцию. Корреспондент «Красноармейской звезды» и фотограф кинулись к нему.
- Чего лезете? - возмутился тот. - Просто, сел на камушек в речке и сдернул сапоги. Чего особенного?
Попробуй, тронь таких людей!..
[186]
Остров Врангеля издавна пользовался репутацией «легко видимого, но трудно достижимого». Чукчи, рассказавшие Врангелю о существовании земли к северу от чукотского побережья,
«утверждали, что сами видели ее, в ясные летние дни с места, называемого Якан»{1}. Чукотский старшина, Камакай, считал, что горы, видимые через пролив, принадлежат одному из выдающихся мысов этой земли, по его мнению обширной и обитаемой, так как в прежние времена оттуда приходили стада оленей, но Врангель не мог проверить его слов.
Еще рассказывал Камакай, что один чукча отправился на эту северную землю, но никто не знает, вернулся ли он. Чукчи селения, находящегося у мыса Рыркарпий{2}, также сообщили Врангелю несколько преданий о людях, скрывшихся туда. Вождь «анкилонов», Кряхай, убил чукотского старшину Эррима и, спасаясь от мести сына Эррима, уплыл в незнакомую землю со всеми родственниками, на 15 байдарах. Одна женщина будто бы даже вернулась с острова, рассказав о страшных диких людях, населяющих его. Все это - вымысел, так как впоследствии на острове Врангеля не было найдено никаких следов прежних обитателей, но характерно, что во всех преданиях чукчи отправлялись на остров летом, на байдарах, когда море было свободно от льда.
Достижение неведомой земли, горы которой чукчи видели со скал Якана, по льду они, очевидно, считали невозможным даже в сказках.
Сам Врангель, как известно, не достиг острова, а только правильно нанес его местоположение на карту, со слов чукоч. Не достиг острова и спутник Врангеля, Матюшкин, пытавшийся проникнуть туда из района мыса Якан, ибо «огромные полыньи со всех сторон пересекли ему дорогу по морю, так-что после многих тщетных попыток он принужден был обратиться назад, удалившись от берега не более, как на 16 верст».
В 1867 году, в навигационное время, почти безледном на востоке, китобой Томас Лонг, на судне «Найл», прошел вблизи южного берега острова, определив положение юго-восточной и юго-западной его оконечностей. Он и назвал остров «Землей Врангеля», в честь путешественника, доставившего о нем первые сведения, а пролив между островом и материком получил название пролива Лонга. Льды этого пролива, многолетние и торосистые, приносимые холодными течениями и северными ветрами, пользуются едва ли не худшей репутацией на всем северо-восточном пути.
{1} Курсив Врангеля.
{2} Мыс Отто Шмидта.[187]
В зимнее время здесь образуется у берега лишь узкий припай неподвижного льда, остальное пространство моря покрыто дрейфующим льдом, подверженным страшным сжатиям и образующим громадные ледяные барьеры.
Кроме экспедиции Врангеля, известны несколько попыток перейти пролив Лонга в обратном направлении, с острова на материк. В 1913 году шхуна «Карлук» Вильямура Стефансона была затерта льдами у берегов Аляски и отнесена в район острова Врангеля. Здесь «Карлук» был раздавлен льдами и затонул. Часть людей из экипажа погибла по время перехода по льду, часть добралась до острова. Группа из четырех человек отделилась от остальных, решив итти к берегам Сибири, и погибла в пути. Через десять лет, при аналогичной попытке, погибла другая группа американцев, ушедших с острова Врангеля в январе 1923 года. Умерли ли они от истощения, холода и голода, или были задушены пургой, утонули, провалившись в запорошенную снегом трещину, или были заживо погребены одним из тех ледяных валов, которые потом не раз наблюдали челюскинцы в «Лагере Шмидта», во время сжатия ледяных полей,- никто никогда не расскажет нам. Только капитан «Карлука», Бартлетт, с одним спутником, гонимый смертью, достиг зимой 1914 года мыса Северного и спас тем самым оставшихся на острове. Но то был Бартлетт, спутник Пири в его путешествиях к северному полюсу.
Вот почему, когда через 20 лет после «Карлука», в том же море затонул «Челюскин», участники экспедиции предпочли мужественное ожидание помощи Советской страны походу по льду, так как такой поход могли бы выполнить только немногие, самые сильные и опытные из них...{1}
Посредине пролива Лонга Глеб Травин встретил открытую воду.
«Наконец, разломанный лед и открытое море перерезали ему дорогу. Здесь был он свидетелем явления, возможного только в полярных странах, с которым обыкновенный
{1} После того, как тов. Ляпидевский увез на своем самолете женщин и детей Лагеря Шмидта, некоторые из товарищей говорили:
- Мы почти каждый день ходим для расчистки аэродромов. Нам приходится делать по шести-семи километров ежедневно... Если бы мы сразу пошли пешком, то... мы были бы уже на материке.
Итти пешком можно было или всем вместе, ликвидируя этим лагерь, или только наиболее крепким и сильным. В последнем случае оставшиеся не смогли бы расчищать аэродромы и явно обрекались на гибель. От этого варианта все челюскинцы отказались. Оставалось итти всем вместе. Простейшие подсчеты показали, что это означало бы двигаться со скоростью самого слабого или больного и каждому тащить за собой по 3-4 пуда груза. (И. Баевский. - Почему мы не пошли пешком? Поход «Челюскина» т. II. Издание редакции «Правды», М.. 1934 г.).[188]
ход льда на самых величайших и быстрейших реках не имеет никакого подобия. Ледовитое море свергало с себя оковы зимы; огромные ледяные поля, поднимаясь почти перпендикулярно на хребтах бушующих волн, с треском сшибались и исчезали в пенящейся пучине, и потом снова показывались на изрытой поверхности моря, покрытые илом и песком. Невозможно представить себе что-нибудь подобное сему ужасному разрушению. Необозримая, мертвая, одноцветная поверхность колеблется, ледяные горы, как легкие щепки, возносятся к облакам; беспрерывный громовой треск ломающихся льдин смешивается с плеском бушующих волн, и все вместе представляет единственную в своем роде, ни с чем несравнимую картину. Итак, путь на север был отрезан...»{1}.
Травин оставался несколько дней на краю льда, не желая сдаваться сразу, ибо туман и пурга мешали ему ориентироваться. Дождавшись хорошей видимости, он убедился, что противоположный край льда, едва заметный в подзорную трубу, недосягаем для него, и повернул на восток, мечтая изобрести приспособление, с помощью которого можно было бы плавать на велосипеде по воде.
- Если, например, укрепить между рамой достаточной величины прорезиненный баллон, надуваемый при надобности, и приспособить к заднему колесу маленькие гребные лопасти, то можно было бы справиться с полыньями...
Треск льда прерывал его мечтания. Ледяное поле, по которому он двигался, отошло от берега и только ледовитый норд-вест, господствовавший в тот год, помог ему выбраться на сушу.
- «Правда, не обошлось без холодной ванны»,- лаконично заканчивает он свои записки.
Добравшись до Уэллена, Травин соорудил на мысе Дежнева каменный знак «в память северного перехода»,- единственная его дань тщеславию. Там, под камнями, он положил отслужившие свой срок велосипедные покрышки и, в согласии с полярными традициями, краткую записку о своем пути. Но он не думал почить на лаврах. Тысячи километров, пройденные на велосипеде, он считал лишь началом путешествия. Как я говорил, в Уэллене он добивался разрешения на выезд в Америку. Он посылал телеграммы в Москву и в Петропавловск-на-Камчатке. Для полного удовлетворения ему надо было проехать вдоль западного берега Америки, обогнуть Огненную землю, пересечь Сахару и Аравию, побывать в Индии и Китае, завернуть в Тибет и Монголию и тогда только, по Чуйскому тракту, вернуться в Сибирь.
{1}Фердинанд Врангель. - Путешествие.[189]
Не знаю, дошли ли его московские телеграммы по назначению, но из Петропавловска ответ пришел скорый и решительный. Ему предложили сесть на первый пароход Чукотско-Анадырского рейса и вернуться к своей исходной точке - в Петропавловск-на-Камчатке.
«Путешественник вокруг света на велосипеде» не вернулся на свою родину. Его одинокий подвиг никем не был прославлен. Травин остался у берега океана, однажды поманившего его в путь. Он остриг свои длинные волосы, снова отказался от разных должностей, которые ему предлагали, и поступил монтером в электростанцию. Он ударник. Женился. Теперь в Петропавловске растет еще один маленький Травин.
Но неудачи, непризнание, семья - все это только передышка.
«Утро морозное, - писал он мне с берега Авачинского залива, - днем прекрасная видимость. Бухта слегка волнуется. Взломанные береговые льды сгруппировались у ворот. Чикает лесопильный завод, выбрасывая стройматериал. Трактора, тарахтя, подбирают перегруженные сани и напряженно тащат на стройку, по обледенелому камчатскому шоссе. Воют загруженные автомашины. Всюду кипит жизнь, все торопятся воспользоваться солнцем. Но не надолго. В конце дня пурга и слякоть - предвестие передышки на несколько дней. Завывание ветра грустно наводит на размышления. Вспоминаю одиночество и трудности северного пути и невольно успокаиваюсь тем, что после ненастья и в Арктике наступает иногда чудесная погода. Так и моя передышка должна прекратиться и вновь двинусь, после полярного перехода - к экватору, с тем, чтобы преодолеть еще несколько препятствий. Силы воли и настойчивости хватит, а желания еще больше, чем это было при первом выезде».
- Вот и все, что я могу рассказать о Глебе Травине, ничего не прибавив к тому, что я знаю.
Через два года несколько участников похода «Лейтенанта Шмидта» встретились снова. Великая сила большевистского наступления поднимала гигантские цеха заводов, добывала расплавленный металл из заброшенных горных руд, вела корабли вокруг Арктики, тянулась в стратосферу, к звездам.
Мой товарищ рассказывал о клепальщиках Кузнецкстроя, не уходивших с суровой высоты доменных лесов в пятидесятиградусные морозы.
[190]
- Где теперь Глеб Травин? - вспомнил один из нас.
Передышка его затянулась. Он работает сейчас инструктором в Камчатском областном Осоавиахиме, и начинает жаловаться, что его «маринуют».
- «Предполагал нынче выехать на материк, - написал он мне, - но по службе не отпускают. Мечтаю попасть на мировую спартакиаду 1935 года. Успешно сдаю нормы на значок ГТО второй ступени... Все еще питаю надежду получить разрешение на дальнейшее путешествие, но добиться этого, живя на Камчатке, трудно, нужна помощь, а ее-то здесь и нет. Пока же, на практических примерах выполнения планов социалистического строительства, буду драться за дальнейший маршрут. И если это осуществится, то буду вести дневник, собирать материал, что даст более красочную картину всего пройденного, того, на что способны пролетарские сыны советского государства».
- Видно, что парень свой, - сказал мой товарищ, не зная, как выразить свою мысль. - В канцеляриях сидеть не любит.
Над электрическими огнями новых улиц поднималась луна, холодная, как за полярным кругом.
- Как там ни говорите, а такое приключение возможно только у нас. Фактория, советы, радиостанции севера всюду поддержали Травина и помогли ему. Без них он зазимовал бы в первом поселке. Разве можно представить, чтобы какой-нибудь «тунгусник», этот хозяин тундры - «доброго старого времени», отдал ему свою нарту? Я хочу сказать, никогда еще в нашей стране не было такого простора смелой инициативе и никогда еще коллектив не поддерживал ее так, как сейчас...
Путешествие с минимальным термометром не принесло, конечно, новых научных данных. Этнографические наблюдения Травина также не оригинальны. Но позволительно отдать должное горячему сердцу, легким, не знавшим простуды, закаленным мускулам и крепкой воле, частице несломимой воли восставшего из небытия класса.
[191]
