Летчик Г. Власов, начальник полярной стапции «Северный полюс» И. Д. Папанин и руководитель экспедиции на ледоколе «Таймыр» А. В. Остальцев на льдине папанинцев 19 февраля 1938 года.
Фото специального корреспондента «Известий» Э. Виленского
А. ОСТАЛЬЦЕВКАК МЫ СНИМАЛИ ПАПАНИНЦЕВ
(ЗАПИСКИ РУКОВОДИТЕЛЯ ЭКСПЕДИЦИИ НА ЛЕДОКОЛЕ "ТАЙМЫР")
III *)
*) Окончание. Начало см. «Известия» 14 и 15 марта.Итак, летчик Геннадий Власов счел возможным взлететь с нашего крохотного ледового аэродрома размером 120 шагов на 50. Мы начали подготовку к воздушному рейсу в лагерь папанинцев. На этот раз спуск самолета с корабля, сборка его и подготовка аэродрома были произведены в три раза быстрее, чем в первый раз. Снова аврал. Вышли все без исключения. Даже наши комсомолки Иванова и Яхлакова приняли участие в приготовлениях к первому полету Власова, — так велико было нетерпение экипажа, так горячо было желание поскорее послать крылатого вестника к дрейфующей льдине. Комсомолки чинили порванные во время сборки самолета плоскости. Они сшили из черного сатина большое полотнище в виде буквы «Т» — знак, разрешающий посадку, и сделали несколько десятков флажков для ограждения аэродрома.
Около 3 часов дня Власов доложил нам:
— Я готов к полету.
Все мы отправились на аэродром. Взглянув на крохотную ледовую площадку, внушавшую нам изрядную тревогу за благополучный взлет, я не выдержал и снова подошел к Власову:
— Товарищ Власов, уверены ли вы в том, что совершите взлет и посадку?
Власов, как бы поняв мои мысли, с ободряющей улыбкой стал доказывать полную возможность взлета.
— Ничего, ие беспокойтесь. Однажды мне пришлось подниматься с аэродрома, еще меньшего, чем этот. Сейчас важно взлететь, а с воздуха легче будет найти хорошее поле для посадки. Вот туда и переберусь.
Ровно в три часа Власов дал газ. Мы решили помочь Власову сразу набрать скорость. Со всех сторон машину облепили человек тридцать и судорожно уцепились за нее. Мотор ревел все сильнее, гуще. Люди едва удерживали самолет...
Но вот дан форсированный газ, Власов махнул рукой, люди выпустили из рук плоскости, и самолет будто прыгнул вперед... Быстро достиг он самого края льдины. На одно мгновение показалось, что, пробежав весь аэродром, машина свалится в воду. В ту же самую секунду самолет отделился от льда и над самыми торосами стал набирать высоту. Вскоре Власов уже был высоко в небе и, сделав круг над кораблем, пошел туда, где, по нашим предположениям, находилась дрейфующая льдина.
Я вошел в радиорубку, чтобы предупредить Кренкеля и капитана ледокола «Мурман» т. Котцова о том, что Власов полетел к папа|нинцам. Тов. Котцов ответил мне, что их самолет с двумя пилотами — Черевичным и
Карабановым — тоже только-что направился к лагерю. Два самолета в воздухе, в таком отдаленном районе Арктики — это большое, я бы сказал, волнующее событие. Не прошло и пяти минут, как на горизонте показалась едва заметная черная точка. Мы думали, что это возвращается Власов, и сильно обрадовались этому, так как погода начала ухудшаться. Но немного погодя поняли, что ошиблись: летели Черевичный и Карабанов.
Самолет стал кружиться над «Таймыром». Что бы это могло значить? Бортмеханики разъяснили мне, что у Черевичного, очевидно, «барахлит» мотор. А в это время по всему горизонту надвигалась плотная снежная стена. Видя затруднительное положение самолета, я отдал приказ выложить посадочный знак. Однако летчики, усомнившись в возможности посадки на таком маленьком аэродроме, взяли курс на север.
Густой снегопад! закрыл от нас все окружающее. Власов не возвращался. Где же наш отважный пилот? Мы уговорились с ним, что, находясь в воздухе, он не должен терять из виду корабль. Но при такой погоде мудрено разыскать «Таймыр».
В эти часы все наше внимание было сосредоточено на радиоприемнике. Ждали сообщений от Кренкеля или с «Мурмана». Но ничего утешительного не было. За четыре часа отсутствия Власова Кренкель десять раз спрашивал нас: «Ну, как с самолетами?» Но мы знали не больше папанинцев о судьбе Черевичного и Власова и очень волновались за судьбу своих товарищей. Вдруг в наушниках прогудело: «Алло, «Таймыр»! Говорит «Мурман». Сейчас с вами будет разговаривать товарищ Власов... А наши летчики, Черевичный и Карабанов, на корабль не вернулись»...
Вслед за этим послышался голос Власова. Геннадий извинился перед нами за то, что заставил беспокоиться. Коротко рассказал нам о ледовой обстановке и о том, что найти лагерь в этот раз помешала непогода. Кроме того, он с большим удовлетворением сообщил нам, что опустился на прекрасном аэродроме «Мурмана». Затем у меня произошел разговор с капитаном Котцовым, с которым мы договорились, что, как только улучшится видимость, «Таймыр» пойдет на соединение с «Мурманом», и мы используем аэродром последнего, чтобы общими силами начать розыски Черевичного.
Власов получил указание на рассвете, при наличии летной погоды, выйти на розыски пропавшего самолета, 16 февраля Власов вылетел, держась поближе к берегам Гренландии. Он предполагал, что самолет Черевичного сел где-то в этом районе. Внимательно оглядывал пилот каждую льдину. Вдруг совершенно неожиданно он увидел перед собой лагерь отважной четверки. Власов немедленно пошел на снижение, делая над лагерем круги. В 18 часов 35 минут он опустился в лагере. Это был первый человек из экспедиции, лично приветствовавший Ивана Дмитриевича Папанина. Он передал ему мандарины, пиво.
Только полчаса побыл Власов в гостях у папанинцев. Главное, что интересовало Папанина, — это положение Черевичного и Карабанова, — А ты расскажи, — допрашивал Папанин, — как они одеты, есть ли у них продовольствие, горючее? Дай мне слово, что обязательно отыщешь пропавших летчиков. О нас не беспокойтесь.
Власов Папанину слово дал. Через несколько минут он улетел из лагеря на свой аэродром.
В эту же ночь я говорил по радио с Папаниным, выяснял его мнение о порядке свертывания лагеря. Папанин заявил, что ликвидацию станции «Северный полюс» желательно произвести при помощи кораблей. В случае снятия зимовки самолетами много ценного имущества придется оставить на льдине.
— Но вы, братки, — заявил Иван Дмитриевич от имени всей четверки, — к нам в лагерь самолетов не посылайте, пока не найдете Черевичного и Карабанова. А как найдете их, тогда милости просим, пожалуйте к нам.
— Ты, Ананий, смотри, — требовал от меня Папанин, — ежели встретите очень тяжелый лед, берегите свои корабли, ведь мы еще свободно можем продержаться минимум три месяца...
Это был замечательный разговор, показавший нам еще раз героизм отважной четверки. Пренебрегая своим не совсем надежным положением, они думали прежде всего о том, что нужно оказать помощь товарищам, попавшим в беду, что нужно сохранять государственное имущество.
Утром 17 февраля, когда мы шли в очень тяжелом льду на сближение с «Мурманом», сломался балер руля. И тут же, при развороте судна на переднем ходу, пятиметровая льдина сломала две лопасти винта. Такие повреждения — балера и винта — означали, что судно, лишенное управления, попадало, что называется, в лапы дрейфующих льдов. Четыре жестоких шторма, перенесенные «Таймыром», казались просто мелкими неприятностями по сравнению с этим несчастьем. Все технические силы корабля были поставлены на ликвидацию этой аварии. Восемь часов люди безрезультатно бились над исправлением балера. Вместе с капитаном Барсуковым решили написать донесение о случившемся. Было очень больно, рука не поднималась писать о том, что «Таймыр», столь удачно преодолевший тяжелые льды, именно сейчас вышел из строя.
Все мысли, полные тревоги, были прикованы к папанинцам, к родине, которая с таким напряжением следила за ходом операции. Мы еще не кончили писать донесение, как услышали радостные крики. В каюту влетело сразу несколько человек, С возбужденными лицами, перебивая друг друга, они кричали:
— Балер, кажется, смогут исправить...
Вместе с капитаном мигом очутились на корме. Глазам своим не верили, видя, что сектор руля начал постепенно передвигаться в обе стороны. Уже через час все было в порядке. «Таймыр», как бы оживший, раздвигая мощные льдины, пошел своим курсом. Старший механик Михайлов, машинист Уваров, водолазы-электросварщики Архиереев, Иванов, старший помощник Королев и боцман Хромцов, работавшие на ликвидации аварии, в этот день были героями всего корабля.
Как видно, этому дню суждено было стать для нас днем больших событий и переживаний. В 4 часа дня Власов с «Мурмана» по микрофону доложил, что только полчаса назад он доставил на борт Черевичного и Карабанова, которых нашел далеко на севере. Он сообщил также, что самолет Черевичного пришлось оставить на месте, так как нельзя было завести мотор. Летчик Власов сдержал слово, данное Папанину. После этого «Таймыр» изменил курс и стал опять пробиваться к дрейфующей станции. Ведь судно за это время было отброшено течением на юго-восток более чем на двадцать миль!
Через час «Таймыр» уперся в непроходимую перемычку торосистого льда. Тогда мы начали подготовлять заряды аммонала для того, чтобы взорвать это препятствие. Вдруг на горизонте, направляясь прямо к нам, показался самолет.
— Да ведь это наш Власов летит!
Скоро над «Таймыром» закружил маленький самолет отважного пилота. Сделав три круга, летчик рукой показал нам, куда следует итти ледоколу. Власов повел нас куда-то в сторону, показал щель между полями. Делая над кораблем десятки кругов, летая в течение четырех часов, Власов вывел «Таймыр» к большой полынье. Уже наступала ночь, а Власов все еще указывал дорогу кораблю. Таймырцы забеспокоились: у Геннадия горючее было на исходе, а подходящего места для посадки что-то не видно было. Один только бортмеханик Чагин, хорошо знающий своего командира, успокаивал нас:
— Геннадий Петрович найдет, где сесть, уж вы не тревожьтесь...
Почти в ту же минуту Власов пошел на снижение. Он коснулся небольшой льдины и остановил самолет у края, перед самой водой. Когда «Таймыр» подошел к самолету, Власова приветствовали криками «ура». Потом его целовали, качали, выражая свой восторг, восхищаясь его полетом к папанинцам, спасением Черевичного и Карабанова и прекрасной авиаразведкой льдов. Когда несколько улеглись приветственные страсти, прибежал со своим тяжелым аппаратом кинооператор Славин, чтобы запечатлеть на пленке прекрасного, смелого летчика, достойного сына нашей родины.
Едва только Славин начал вертеть ручку своего аппарата, как Власов, беседовавший с группой товарищей, вдруг закричал:
— Перестань крутить, что делаешь, не срами!..
Пилот стремглав подбежал к аппарату и грудью закрыл объектив. Никто не мог понять, в чем дело. Власов, смущаясь, объяснил:
— Не сердитесь на меня, ничего другого сделать не мог, уж слишком мала была площадь для посадки...
Оказывается, садясь на крохотное ледяное поле при боковом ветре, Власов вынужден был направить машину левой плоскостью прямо на торос. И вот теперь поврежденная плоскость чуть не попала в объектив кинооператора Славина. Бортмеханики успокоили Власова:
— Не печальтесь, Геннадий Петрович, мы вам хоть новый самолет сделаем...
И, действительно, на другой день все повреждения были отлично исправлены.
Весь день 18 февраля «Таймыр» и «Мурман» в тяжелых условиях пробирались к лагерю папанинцев. Около полуночи мы вплотную подошли к «Мурману». В это время все стоявшие на мостике и на палубе заметили, что на северо-западе, где-то совсем близко, мерцает красноватый огонек костра. Это наши братья, любимые сыны родины — товарищи Папанин, Кренкель, Ширшов и Федоров — передавали нам сигнал, который подтверждал правильность курса, взятого кораблями. Корабли сразу лее ответили приветственными гудками и ярким светом пяти прожекторов. Невзирая на ночь и плохую видимость, «Таймыр» пробивался к заветному
огоньку. В кильватере у него шел «Мурман».
Когда лед стал совсем непроходимым, оба корабля остановились, ожидая утра. В 1 час 19 февраля между мной и Папаниным состоялся последний разговор о порядке свертывания станции. Мы договорились: когда наступит день, оба корабля подойдут к льдине, на которой находится лагерь, станут на ледовые якоря и пошлют к лагерю возможно большее количество людей.
Никто не спал ни на ледоколах, ни в лагере. Составляли списки людей, которым будет предоставлена честь пойти за героической четверкой и их грузом. Много было споров и невольных обид, потому что все до одного хотели итти на эту почетную работу. Под утро мы договорились с капитаном Котцовым, что каждый корабль пошлет в лагерь по сорок человек. Оба капитана — Барсуков и Котцов—на всякий случай решили остаться на кораблях.
Было еще темно, когда «Таймыр» снова подвергся значительному сжатию льдов и был вынужден перейти в другое место. На «Мурмане», видя, что наш корабль начал двигаться, пошли за нами. Забрезжил рассвет, и забравшийся на мачту гидробиолог Рудаков сообщил, что видит впереди полынью, за которой находится лагерь Папанина. Не теряя ни минуты, начали в этом направлении форсировать тяжелый лед. Сзади нас пробивался «Мурман». Вскоре мы вышли на чистую воду, в полынью. Здесь «Мурман» нагнал нас. Началось своеобразное соревнование. К чести «Таймыра», он, хоть и с обломанными лопастями, подошел ко льду почти одновременно с «Мурманом».
Едва на кораблях заметили красные полотнища, развевающиеся в лагере папанинцев, как сразу на мачтах обоих судов побежали вверх гирлянды разноцветных флагов. Прозвучали приветственные гудки. Люди с обоих кораблей посыпались на лед, как горох. Немедленно построились и двумя колоннами двинулись к историческому ледовому лагерю.
Через четыре часа мы вернулись на корабль. Папанинцы и их имущество были с нами.
БОРТ ЛЕДОКОЛА «ЕРМАК». (
По радио).
