ВЫХОД В ОКЕАНУтром 13 июля 1935 года «Садко» пересек границу СССР и вышел в норвежские воды. На море мелкая зыбь. Солнечно и тепло. Все на палубе. Щелкают фотоаппараты. Научные работники вытащили из кают свои приборы и в последний раз проверяют их перед началом работ. Встретили несколько пар касаток. Много чаек. Они летят низко над водой и спокойно садятся на гребни воли. Еще недавно морские птицы заменяли собой метеорологические приборы для предсказания погоды. Старые поморские приметы включены были в мореходные справочники. Для памяти их записывали в стихах.
А. Шишкин, наблюдающий за эхолотом и жирокомпасом, цитирует на память несколько таких стишков. Он услышал их от В. И. Воронина.
«Если солнце красно с вечера.
Моряку бояться нечего.
Если ж красно поутру.
Моряку не по нутру».
«Ходят чайки по песку,
Моряку сулят тоску;
И пока не влезут в воду,
Жди штормовую погоду».
«Если солнце село в тучу.
Берегись: получишь бучу.
Если солнце село в воду,
Жди хорошую погоду».
«Скачут стрелки вверх и вниз,1
То погода — лишь каприз.
1 Стрелки барометра.[32]
Ну, а если постепенно
Стрелка вниз иль вверх идет,
Будет ветер непременно,
И не скоро он пройдет».
В полдень прошли маленький порт Вардэ. На берегу фиорда расположен крохотный рыбацкий поселок. Белеют домики.
Хорошо видны мрачные, заросшие мхом скалы, охраняющие входы в узкогорлый залив. На скалах — плешины снега. Слышен шум прибоя. Вспоминается суровая музыка Римского-Корсакова. Только моряк, видавший угрюмые норвежские берега, мог написать музыку блестящей арии варяжского гостя.
Море теплое, синее, спокойное. Кажется, что мы плывем в южных водах. Температура +16 Кое-кто забрался на полубак загорать. Однако, испещренные снегом и изрезанные ущельями берега Скандинавии напоминают о том, что мы на пять тысяч километров севернее Черного моря, — на 71 северной широты.
Ночью приходим к Нордкапу. Этот скалистый мыс безлюдного острова обычно считается крайней северной точкой Европы. Но еще севернее его лежит Нордкин, такой же гранитный островок, выдавшийся на несколько миль дальше к северу.
К Шпицбергену мы повернем от Нордкапа. Начнется научная работа — первый гидрологический разрез. А пока пишем стенгазету, спорим о ее названии. В столовой машинной команды первое производственное совещание шефов над механизмами. Готовим «День книги». Организован кружок по истории партии для научных работников.
Высокие массивы диких и суровых гранитных скал неприступными фортами материка выдаются в море. Розовые полосы лучей полуночного солнца скользят но отвесу. Черные тени падают причудливым кряжем, затемняя воды. Кое-где между расселинами темных безжизненных скал поблескивают пятна снега. Бесшумно парят чайки. Встревоженные остановкой корабля, они иногда кричат. Крик напоминает всхлипывание ребенка.
Скалы Нордкапа и Нордкина сложены из древнейших архейских гранитов. Их родословная началась миллионы лет назад, когда на расплавленном куполе земной коры плавали первые каменные острова. Падали дожди, несшие в себе зародыши будущей жизни. Бушующие потоки лавы раскаленными брыз-
[33]
гами орошали первую твердь. Могучие геологические катастрофы раскалывали отвердевшую кору на материки. Осушались океаны. Горы низвергались в пучину вод. Но камни Нордкапа ни разу не покрывались морем. Через века и тысячелетия они пронесли девственную чистоту нерворож-дения.
Книзу у подножья скал остановился большой туристский корабль. Для путешественников на вершине острова построен ресторан. Добродетельные норвежцы вошли в сделку со своей совестью, разрешив «на добром старом Севере» экзотический фокстрот и добротное виски. Значительную долю бюджета всех этих городков, разбросанных но норвежским фиордам, составляют вклады путешествующих аристократов.
Мы не подходим к берегу.
Милях в десяти от Нордкапа — первая научная станция. Гидрологи Вс. Березкин и Л. Балакшин поднимают из глубин моря пробы теплой атлантической воды. Сети планктонолога
В. Богорова приносят крохотных красноусых рачков — каляну-сов. Это - корм моря, огромные неисчерпаемые его жировые богатства. Калянусами питаются киты, питается треска.
Калянус! Странный рубиново-красный морской рачок. Мириады его заполняют толщу вод. Он путешествует вместе с теплым течением, забираясь далеко на Север. И в годы, когда убывает урожай калянуса, в морях замирает жизнь. Гибнут без пищи миллионы рыб, тюлени, а вместе с ними и многочисленные морские хищники.
Одна из сетей Богорова принесла «гребневика» — диковинного родственника медузы.
— В шутку его зовут морским огурцом, — объясняет Богоров.
Прозрачное тело гребневика покрыто рядами ресничек. Животное гребет ими, точно многовесельная галера. Реснички загоняют в рот животного вместе с током воды мельчайших представителей планктонного мира.
Мы долго рассматриваем это крохотное, подвижное, чрезвычайно занимательное животное и недоумеваем: почему оно получило прозвище огурца.
Посаженный в банку, гребневик вызывает всеобщее восхищение. Реснички преломляют лучи солнца, играя всеми цветами радуги. Синие, зеленые, красные, желтые, фиолетовые огоньки все время бегают но его телу, как огни причудливой иллюминации. Испуганное солнечным светом животное еще более активно гребет, пытаясь вырваться из банки, огни
[34]
разгораются все ярче, искрятся как осколки драгоценных камней.
Первая станция продолжалась два часа. Днем — еще одна станция, затем налетает шторм. Корабль перегружен сверх всякой меры. Сопротивляться волне бесполезно. Ложимся в дрейф.
Только 15 июля шторм умчался куда-то в сторону. Мы снова приступили к научным работам. Входит в строй третий цех экспедиции — цех биолога Г. Горбунова. Надо опробовать трос,
[35]
лебедку, трал. В открытом море, на пятисотметровой глубине вытравливаются все пять тысяч метров стального троса. Носовая лебедка грохочет, как очумелая, и с трудом поддается регулировке.
Первый трал встречали торжественно, всем коллективом. Но сеть принесла только один камень, весь покрытый морскими звездами— офиурами. Горбунов огорчен: добычу пришлось уступить геологу.
От шторма осталась мертвая зыбь. Время от времени она клонит корабль градусов на двадцать двадцать пять; человек стоит, и вдруг его швырнет о стенку каюты. Работа кипит. За сутки взяли шесть глубоководных станций.
Идем на север, к острову Медвежьему.
Если проложить курс корабля на карте, он прочертит границу между водами Баренцова и Гренландского морей. Море Баренца, лежащее от нас на востоке, — это огромная рыбная житница. Ежегодный запас рыбы в Баренцовом море доходит до пятнадцати миллионов тонн.
В этом году рыбаки-колхозники Сорокского района поймали в реке Выг семгу с серебряным жетоном на спинном плавнике. На жетоне была надпись: «Зоологический музей. Осло. 133». Рыба была отправлена Всесоюзному научно-исследовательскому институту озерного и речного рыбного хозяйства. Институт отослал находку в Норвегию — в Осло. Только там был точно выяснен путь, пройденный рыбой. Семга прошла свыше трех тысяч километров от берегов Норвегии через Баренцово и Белое моря в реку Выг. Эта находка явилась косвенным подтверждением одной из гипотез, объясняющих происхождение рыбных богатств (в частности трески) в море Баренца.
По этой гипотезе ранней весной треска мечет икру у Лофотенских островов. Икра плавает на воде. Икринки, а позже развивающиеся из них мальки подхватываются течением, уносятся к северу, затем к северо-востоку и востоку, рассеиваясь по всей площади Гренландского и Баренцова морей. К концу первого лета молодь начинает придонный образ жизни. Вырастая, она группируется в многочисленные косяки и передвигается в определенных направлениях. Причина таких передвижений еще не ясна. То ли вековой инстинкт, то ли погоня за пищей влечет треску в далекие просторы морей.
Ранней весной молодая треска появляется у берегов Норвегии. Несколько позднее она подходит к мурманским берегам, а осенью ее можно встретить в центральных районах Мурман-
[36]
ского моря и у банки Скольпен. Подрастая, треска передвигается все дальше на восток и на север. Она доходит до Канина, Новой Земли, Колгуева, а на Шпицбергене — до Медвежьих банок. Это районы обширного тралового промысла, куда стекаются корабли многих флагов и наций. У Финмаркена, у Мурманского побережья, на банках Скольпен, Канина, Колгуева, Медвежьей треску ловят английские, норвежские, германские и советские суда.
Но путь трески здесь не кончается. Достигая, примерно, десятилетнего возраста, треска направляется снова в дальнее странствование к берегам Норвегии, к местам своего нереста. Оттуда она после каждого икрометания, ежегодно, приходит в Баренцово море для откорма.
Зрелая, уже метавшая икру треска не распространяется но широким морским просторам. Она ходит густыми косяками на своих пастбищах в центральной части моря. Ее не встретишь там, где кочует молодая треска.
Площадь Баренцова моря исчисляется в миллион триста шестьдесят тысяч квадратных километров. Средняя его глубина сто девяносто девять метров, а объем равен двумстам семидесяти одной тысяче кубических километров. В широкие ворота между северными берегами Скандинавии и островом Медвежьим врывается Нордкапская ветвь теплого Гольфстрима. Скорость этого течения достигает четырех сантиметров в секунду. Ежегодно в Баренцово море вливается до ста пятидесяти тысяч кубических километров теплой атлантической воды. В течение двух лег вся вода Баренцова моря обновляется.
В Баренцовом море находится стык теплых и холодных течений, так называемый полярный фронт. Тут небольшие глубины. Причудлив рельеф дна. Все это помогает хорошему перемешиванию всей массы вод моря. На поверхность выносятся и питательные соли, а дойные и придонные животные обильно снабжаются кислородом. 3имой поверхностные воды охлаждаются и опускаются на глубину. Это увеличивает перемешивание водных масс, усиливает так называемую вертикальную циркуляцию. Поэтому так бурно развивается жизнь в Баренцовом море.
В Средиземном море в одном кубическом метре воды обнаружено около двух с половиной миллионов планктонных организмов. В Баренцовом море свыше ста пятидесяти миллионов. Море это — огромный луг, на котором пасутся неисчислимые косяки рыб.
Мы плывем вдоль границы Баренцова и Гренландского морей, останавливаясь для научных станций. В семь часов
[37]
утра 16 июля очередная станция приносит новость. Вода на поверхности холодная —0°,6. Это первый вестник полярного моря. Холодное течение, идущее из Арктики и омывающее восточные берега Шпицбергена, охватывает с юга и севера Медвежий остров. До острова миль двадцать. И, как всегда, над районом встречи теплых и холодных вод поднимается густой туман. Солнце напоминает размытое белое пятно. Моросит мелкий дождь. На небе бесцветная белая радуга. Небо словно задернуто марлей. Ни один луч не пробивается сквозь нее. Эту мертвящую бледность переняли и воды. Они стали светлозелеными, норой опаловыми, с изумрудным оттенком.
...20 мая 1596 года корабли Баренца встретили здесь первый лед.
— Плывут белые лебеди! — закричал кто-то на палубе.
Люди выбежали наверх. Они видели льдины, отколовшиеся от близких ледовых полей. Отважным голландцам предстояло многому удивляться. Чуть дальше к северу у Шпицбергенских банок, где толщу моря заполняют полярные воды, они увидели море зеленое, как трава. 9 июня голландцы высадились на неизвестный остров. Их влекла крутая гора, сияющая снежной вершиной.
«Спускаясь с горы, мы думали, что сломаем себе шею», пишет спутник Баренца — Геррит Де-Фер.
Около острова голландцы убили первого белого медведя. Остров был назван Медвежьим.
Мы не видели Медвежки. Липкая кисея тумана глухой стеной окружила корабль. Обогнув остров, мы пошли к Зюдкапу, южной оконечности Шпицбергена.
Около одиннадцатой станции 17 июля из-под самого носа ледокола вынырнул норвежский тральщик. Мы чуть было не протаранили его. Приходится все чаще и чаще давать гудки.
Шумно в красном уголке. Здесь доклеивают стенную газету. Она получилась удачной и веселой. Передовая — об укреплении единоначалия, о задачах нашего профкома, о бдительности. Особым успехом пользуется отдел фельетонов. Один из них посвящен прошедшим дням качки в Белом море. Называется он
«Сухая хроника»«Ночью забытый кем-то умывальник начал свое путешествие. Шатаясь, он брел по коридору, постукивал в двери кают и, наконец споткнувшись, свалился в ноги обалдевшему от неожиданности завхозу Погосову. Началась качка.
[38]
Утро занималось серое, тоскливое. Океан нервничал. По сообщению двадцати специальных, корреспондентов: «Судно накренилось на 96 градусов зпт тяжелые волны грохотали перекатываясь по палубе зпт унося в море все незакрепленные грузы тчк Море было величественным зпт грозным тчк».
Жизнь на корабле вступила в- ленивую колею. К завтраку выходило три-четыре энтузиаста, остальные спали или делали вид, что зверски хотят спать. Только неутомимые одиночки, одетые с головы до ног в немыслимые резиновые сапоги, носились по ледоколу, сзывая свою рать усесться за «козла».
Выписывая вензеля, в кают-компанию входили иронически-насмешливые люди. Но заметив на столах решетки (или, как их там зовут, «скрипки»), они моментально поворачивались и согбенные вылетали на палубу. Лица их передергивала страшная скука.
Из радиорубки вышел Сима Иванов. С грустью оглядев полчища журавлевских воспитанников, он решил рискнуть жизнью, но оставить в живых брюки. Подталкиваемый служебным долгом, он перелез через шлюпку и, ласточкой промелькнув над головами собак, снизился к каюте.
Виленский лежал на койке, распластав свою полосатую грудь по движению воды.
— Вам телеграмма,—сказал Сима официальным тоном.
Прорвавшись сквозь бастионы метеорологических цифр, жена радировала:
«...Меняю отдельную квартиру Москве на койку твоего соседа».
— Я согласен на обмен, — быстро сказал сосед. — Пусть выезжает.
Раздельно и отчетливо в буфете свалились три тарелки. Побледневший буфетчик со вздохом нагнулся к осколкам.
— Сколько воды в этом проклятом Полярном бассейне, — вяло произнес он и опустил свое безвольное тело на зыбкий пол».
17 июля часов в десять была взята последняя станция у Шпицбергена. Глубина всего сто двадцать метров. Резко похолодела вода. На глубине ее температура —2°, 1. Туман не расходится. Поразительная тишина на море.
[39]
Продолжаем двигаться все тем же робким ходом. И вдруг совершенно неожиданно обрывается стена тумана. На горизонте вырастают цепи Шпицбергенских гор. Острые пирамиды их нанизаны одна на другую и тянутся сплошной неприступной грядой далеко на север.
Вот он — Грумант старых русских промышленников, Свальбард — норвежцев. Земля ледников, вечной мерзлоты и бурных человеческих страстей. Разве не этими страстями написана вся история освоения этого замечательного северного архипелага?
Не дойдя до Зюдкапа (как необычно звучит упоминание о юге здесь, на границе двух великих северных морей), свернули на запад.
В два часа 18 июля первая станция в северной Атлантике, в Гренландском море. До Шпицбергена миль тридцать, но берег виден прекрасно. Никаких следов тумана. Глубина— пятьсот двадцать метров. Бросается в глаза резкая разница в температурах — уже давно нет отметок ниже нуля. «Садко» вступил во вторую ветвь великого Гольфстрима, заполняющего просторы Гренландского моря.
В журнале, в котором вахтенные штурманы записывают все наиболее важные события судового дня — изменения курса, остановки, координаты широты и долготы, выброску буя, — за 18 июля имеется небольшая заметка:
«В 12. 30 впереди по курсу корабля замечен кит. Пустил 2 фонтана, после чего скрылся.
Вскоре встретили стаю касаток, по всей видимости преследующих кита».
— Мало стало китов. Хищничал здесь всяк, кому не лень, — не отрывая глаз от бинокля, — говорит Богоров. — Трудно поверить, что вот эти огромные животные, властелины морей, питаются крохотными калянусами. Помните, мы поймали их на первой станции у Нордкапа, — задумчиво добавляет он.
Мы стоим у релингов. Корабль идет по морской тропе, исхоженной судами промышленников и китобоев. Сонная зыбь подбрасывает холмики воды навстречу «Садко» и рассыпается барьером пены у носа.
На синей эмали флажка, украшающего фуражку Богорова, белеют крапинки звезд. Созвездие Персея — жемчужина звездного океана северного полушария — стало уже давно эмблемой первого советского исследовательского корабля «Персей», а затем и Океанографического института. Некогда Персей похитил из рук сердитого бога моря его дочь — морскую тайну
[40]
Андромеду. Ныне океанографы вырывают из недр моря тайны его богатств.
Корабль идет но семьдесят шестой параллели. Вскоре мы пересекаем нулевой гринвичский меридиан, разделяющий на глобусе нашу планету на два равных полушария.
Тумана нет, но нет и солнца. Не радует глаз глубокая синева воды. Она кажется тусклой, блеклой и напоминает застывший доменный шлак.
[41]
