В бухте Прончищевой
26 мая мы вылетели в бухту Прончищевой. День был ясный, но неустойчивый. То и дело налетали небольшие туманы. Однако не было надежды, что погода здесь будет когда-нибудь лучше. Надо довести ледоразведку до конца или вообще отказаться от дальних полетов.
В бухте Прончищевой нет радио. Следовательно, там не могут знать о нашем вылете. Пароходы вообще не будут знать, долетели мы или нет. В случае аварии мы не можем рассчитывать ни на какую помощь.
Поэтому на этот раз мы подготовились более тщательно. С нами палатка, винтовка и пятидневный запас продовольствия. Большего взять мы не можем.
– Через сколько времени вас искать? – спросил на прощанье капитан Смагин.
– Через десять дней. Раньше не надо...
Пройдя остров Самуила, самолет прорезал первый заряд тумана. Кромка припая довольно круто шла на юго-восток. За припаем виднелась широкая полоса открытой темной воды.
Вид воды доставляет большое удовольствие, но в то же время возбуждает вопрос: чем объясняется это явление? Неизвестным отжимным течением, большой силой приливов и отливов, рельефом дна?
Линия припая привела нас к островам Фаддея. Они еще в невзломанном льду, но крайний из них уже совсем близок к полосе открытой воды. Здесь происходит более интенсивное разламывание льда, чем около островов Самуила.
После островов Фаддея самолет снова вошел в туман. Возникает мысль: не вернуться ли?
Но ледоразведка обещает дать очень интересную картину. Продолжаем полет и снова попадаем в места ясного дня. Курс по-прежнему на юго-восток, куда ведет нас припай.
Показались низкие, постепенно повышающиеся к югу берега. Вдали виднеется высокий темный хребет, пока еще никем не исследованный. Ближе к берегу стоят отдельные плоские горы.
По мере приближения к материку припай становится меньше и меньше. Около знака «лиственницы» вода подходит почти вплотную к берегу. Припай – не более пяти километров. Таким образом, его граница проходит по линии – острова Самуила, острова Фаддея и знака «лиственницы» (сухое дерево, поставленное вверх корнями на берегу, на восток от залива Фаддея).
От знака «лиственницы» наш курс меняется на восток. Здесь уже совсем широко раскинулась полоса темной воды. Припай тянется около берега узкой грядой. Около небольших прибрежных островов он отдаляется в море, но затем снова прижимается к берегу.
В летную книжку поспешно заносятся детали картины льдов и направление горного хребта.
Снова туман. Он настолько густой, что лететь далее становится невозможным. Обратный путь к пароходам отрезан. Линдель спешит использовать еще не совсем потерянную видимость, и самолет садится на ровный лед небольшой бухты.
– Будем ставить палатку и пить чай? – спрашивает он. И затем сам отвечает: – Посидим, покурим. Может быть, и пронесет.
Вышли на берег. Он покрыт небольшим покровом снега. Сквозь него проступают черные камни. Пустынно и молчаливо. Вернулись к самолету и ушли по припаю к морю.
Время идет крайне медленно. Часа через три стало немного светлее. Мотор опять заработал. Продолжаем полет в том же направлении – на восток. Припай сохраняет прежний порядок. Горный хребет заметно приближается к берегу. Его передовые части – отдельные плоские горы – местами совсем близки от нас. Группа неизвестных островов, обложенных льдом, привлекает наше внимание.
Линдель пускает мотор на малые обороты. Становится тихо.
– Это острова Андрея?
– По времени не может быть. Наверное, что-то другое.
– Не пойти ли к горному хребту?
– Тогда потеряем линию ледоразведки.
Мотор снова заработал своим обычным темпом. Теперь требуется максимальная внимательность. Если это острова Андрея, нужно быстро переменить курс на юг, иначе мы уйдем в район плавучих льдов.
Через короткое время мы снова в тумане. Мотор опять почти замолкает.
– Теперь куда?
– На юг.
У нашего самолета большой недостаток: в кабине пилота нет компаса, он имеется только в кабине летнаба.
– Куда лететь?
– Направо, а затем прямо.
Чем дальше, тем туман становится гуще. Нужно идти на посадку. Сели в глубокой снежной ложбине. Следы лыж показывают, что мы на материке. Место посадки нам в точности не известно. Оно должно быть где-то между островами Андрея и островами Петра, на мысе Восточного Таймыра.
Ничто не предвещает скорого просветления. В воздухе полный штиль. Туман висит, как занавес. Сыро и холодно. Разбиваем палатку и залезаем в нее. От горящего примуса становится тепло и уютно. Выпитый чай и раскуренные трубки приводят нас совсем в хорошее настроение.
– Десять дней просидим. Продовольствия хватит. Уйдет же за это время туман! Тогда и улетим.
Оставив примус горящим, мы засыпаем.
На другой день туман продолжается. Мы разошлись в разные стороны «на разведки».
Этот район более богат жизнью. Маленькие точки на снегу – это следы лемминга. В другом месте прямая линия следов песца. Раздвоенные копыта дикого оленя оставили глубокие впадины в снегу. По ним проложили дорогу широкие лапы полярного волка. Но удивительно, что тут же проложил свою дорогу и белый медведь.
Воображение рисует арктическую драму. Несутся вперед испуганные дикие олени, их преследуют волки. Сзади топает изо всех сил неуклюжий медведь. Он спешит, вероятно, к уже готовой добыче. Разогнав волков, он присвоит себе остатки оленя.
Следы белого медведя говорят о том, что море здесь невдалеке. Вопрос, где мы, теряет значительную долю своей остроты.
Через четырнадцать часов туман поднялся. Горы выступили темными конусами. Теперь совершенно ясно, куда лететь. Еще немного на восток, и мы будем у островов Петра.
Мотор заработал. Но тут новая, непредвиденная неприятность... Взлететь невозможно. Туман почти уничтожил снег. Наша посадочная площадка со всех сторон окружена выступившими островками земли, покрытой мхом.
Тщетно Линдель старается заставить самолет оторваться от площадки. Самолет бежит только до тех пор, пока я толкаю его. Но лишь только вскакиваю в кабину, он опять останавливается.
После долгих поисков нашли другую снежную площадку. С большим трудом притащили к ней самолет и, наконец, взлетели.
Курс оказался правильным. Мы пошли к островам Петра. Далеко на восток от поворотного мыса виднелись невзломанные поля припая. Среди них зияли большие черные полыньи. Но плавающих льдов нет и в помине. От островов Андрея они уходили на восток. Припай как бы продолжал в этом направлении линию берега. Только от 65-й параллели опять начался узкий канал чистой воды. Он постепенно расширялся. Около бухты Прончищевой его ширина была не менее пятнадцати-двадцати километров. Припай здесь был довольно широкий и торосистый. В самой бухте не было никаких признаков взломанного льда.
Солнце сияло ярко, как на юге. Вода приняла настоящий голубой цвет, против которого я так протестовал, видя его на картинах художника Рыбникова. Белые полуразрушенные льдины медленно плыли по воде. Чайки разных пород носились над ней большими стаями. Невдалеке протянулся треугольник гусей.
Со стороны материка бухта Прончищевой окаймлена цепью высоких сопок. В лучах солнца они потеряли свою обычную угрюмость.
Мы прилетели совсем в другую обстановку.
Снизившись до ста метров, мы скоро находим и зимовку. Наш прилет вносит радостную сумятицу в жизнь зимовщиков. Особенно сердечно встречает нас детвора.
Дом – один из лучших на полярных зимовках Таймырского полуострова. Высокие большие комнаты, теплые и сухие, позволяют жить и работать, как в обычных условиях. Комнат больше, чем надо. Для радиостанции и метеослужбы имеются готовые помещения.
Около дома много разномастных собак и щенков. На длинных ремнях тут же гуляют пять маленьких белых медвежат.
Ребята здоровые и краснощекие. Только двое, уроженцы Новой Земли, несколько слабее.
Журавлева и Синельникова еще нет. Вероятно, их тоже задержали туманы.
После чая мы ушли спать и спали на этот раз, действительно, крепко и спокойно. Полет был удачен и интересен.
Утро наступило яркое и радостное. Весело прыгали и пели около дома пуночки, играли щенки и ребята, рылись в снегу забавно-угрюмые медвежата.
Пара собачьих упряжек поджидала промышленников, отправлявшихся на разделку убитых моржей. Песцовые шкурки, развешанные на веревках для просушки, колыхались от небольшого ветра. Часть шкурок была совсем невысокого качества.
– Это все?
– Все, – последовал неутешительный ответ. Надо использовать сегодняшний день для дальнейших полетов на юг к острову Бегичева и в бухту Нордвик.
Самолет снова в воздухе. Перед нами прекрасная картина. Чем дальше на юг, тем на большем просторе играют морские волны. Сопки и горы придвинулись ближе к берегу. Около острова Преображения и острова Бегичева открытая вода круто поворачивает на восток и вдали замыкается глухой стеной неподвижного льда. Среди льдов большие пятна воды. Острова Преображения и Бегичева стоят в невзломанном льду. Мы поворачиваем на восток, по направлению к ним. От материка остров Бегичева отделен небольшим пространством, забитым сплошным торосистым льдом. Видимо, основная часть льда направлялась сюда сильным течением. Здесь и нужно искать канал в бухту Нордвик, которого не нашла осенью «Правда».
Остров Бегичева неправильно нанесен на карту. Его береговая линия совершенно не похожа на линии карты. Острым низменным мысом остров координирует с таким же мысом материка. Возможно, что здесь проходит коса. На юго-востоке остров более высок. Местами глубокие ложбины, занесенные снегом, пересекают его темную поверхность.
Спокойно замерзла бухта Нордвик. Только кое-где видны груды торосов. Осмотр берега бухты не входит в план нашей разведки. Мы летим к горному хребту, чтобы взглянуть в глубь неисследованной части полуострова. Оттуда навстречу нам дует сильный ветер. Слабый мотор не может справиться с ним. Самолет качает и бросает в разные стороны. Приходится отступить до более удобного случая.
Горная цепь дает, по-видимому, начало многим речкам, не показанным на карте. Они сейчас засыпаны снегом и поэтому неудобны для съемки. Одна из них, севернее реки Новой, вероятно, довольно больших размеров.
На полуострове имеется ряд крупных озер. Три из них – невдалеке от бухты Прончищевой.
Разведка льдов на восток – от Острова Большевик Северной Земли до бухты Нордвик – теперь окончена.
Зимовка вынырнула из-за небольшого мыса. Мы снизились, довольные тем, что полет прошел без всяких приключений. Нас встретили Журавлев и Синельников. В пути им удалось убить медведицу и взять живыми двух медвежат.
Теперь можно было приступить к обсуждению больных вопросов зимовки.
В промысловом отношении год оказался неудачным. Песец почти исчез с наступлением полярной зимы. Было добыто всего сто двадцать штук. Главную добычу составляли моржи. Их били целыми залежками, не щадя и моржат.
– Все равно подохнут без матери.
Одного из моржат использовали, как приманку. На его плач моржи подплывали большими группами и лезли на берег. Здесь их ожидали охотники. Однако в конце концов моржам удалось освободить моржонка и увести с собой.
– Мы занялись обделыванием убитых моржей – не ждали живых с этой стороны, – оправдывался Журавлев.
Зимовка разделилась на два лагеря – холостых и женатых. Холостые злоупотребляли спиртными напитками. Но в то же время они были настоящими промышленниками. Женатые спиртом не увлекались, но и не работали как следует на промысле.
– Ваша специальность?
– Столяр... Чернорабочий... Носильщик...
– Как же вы поехали в качестве промышленника?
– Думали, что научимся.
Их жены предъявили Журавлеву требование платить им за носку воды, дров, подметание помещений и т. д.
– Даром никто работать не будет...
– Кому эта вода? Кому дрова? Для себя же носите, – не выдержали холостые. – Мы все время на промысле.
Женщины замолкают в озлобленном упрямстве.
– Не пойму я их, – говорит жена Журавлева. – Весь свой век живу на Севере, а никогда не слыхала, чтобы за это деньги платили. Сама себе и мужу принесу воду, с кого же за это деньги получать?
Женатые на стороне своих жен. Промышленники, прошедшие суровую школу Севера, гневно выступают против них.
– Оленей мы убили. Кто их ел? Вы! Деньги с вас получали?
Boвремя сказанное нужное слово могло бы предупредить разлад, но Журавлев, прекрасный, опытный промышленник, не сумел сказать его.
– А вы весь спирт выпили, – переходят в атаку женатые.
На этот раз удар направлен правильно. Холостые, чувствуя свою вину, неуверенно оправдываются:
– Придешь с холоду... Можно и выпить...
– Это не два-три дня подряд!
Долго продолжалось это сумбурное собрание. Ясно было, что зимовка организована крайне неудачно. Одни приехали, не зная дела, в расчете на жалованье и даровой паек; другие, умея промышлять, не могли или не хотели удерживать себя от лишней рюмки, особенно когда на складе лежит годовой запас.
Мотивировка у них специальная:
– Выпили бы все, а потом перестали бы...
Такая психология присуща очень многим старым промышленникам. Они могут прекрасно перевоспитаться под руководством более развитых политически работников. Но на зимовке не было не только таких людей, но даже небольшой библиотеки. Свободное время между охотничьими поездками заполнялось склокой и выпивкой.
В других условиях враждующих следовало бы немедленно разъединить. Но здесь это сделать невозможно.
– Возьмите нас на острова Самуила, – просятся двое.
– Вывезите нас обратно, – заявляет тройка женатых. Порядок на собрании, наконец, восстанавливается. Все вопросы решены.
– Жалованье за самообслуживание никто платить не будет. Весь остаток спирта будет уничтожен...
– Его уже немного и осталось, – радостно отвечают промышленники, довольные тем, что этот продукт еще ранее нашел себе «полезное» применение.
– Остальные расчеты будем производить в городе.
Как показали дальнейшие события, жизнь в бухте приняла после этого собрания более здоровое направление. Весенняя охота заняла все время, перспектива выселения с зимовки не всем улыбалась.
На другой день мы улетели к своим пароходам, обещав ежемесячно навещать бухту Прончищевой. Полет прошел вполне удачно. Полоса воды стала гораздо шире. Острова Фаддея были уже захвачены ею.
В Москву пошла радиограмма об окончании разведок в восточной части Таймырского полуострова и о переносе летной базы на мыс Челюскина.