Полярная ночь
В ноябре морозы усилились. Но температура не опускалась ниже 34°. Вокруг пароходов иногда бешено завывала пурга, иногда же их окутывал густой туман. Но большей частью стояла тихая, хорошая погода.
Полярная ночь быстро вступала в свои права. Только в утренние часы виднелись на востоке красноватые лучи уходящего солнца. В безоблачную погоду ярко горели звезды на всем небосводе. На самом краю горизонта они казались ярко пылающим костром.
На первых порах это вводило даже в заблуждение.
– Горит костер. Кто-то потерял дорогу.
Но проверка показывала, что весь состав на пароходах в сборе.
Северное сияние становилось постоянным явлением. В лунную ночь вся белоснежная поверхность сверкала бесчисленными искрами. Мертвую тишину ночи нарушал только вой наших собак, бродивших около судов.
На пароходах жизнь шла обычным чередом. Весь коллектив деятельно готовился к встрече полярной ночи.
На острове Самуила вырос целый поселок. На случай гибели судов от сжатия льдов там было заготовлено первое пристанище. Дороги к восточному и западному островам, общим протяжением около тридцати километров, были обставлены невысокими досками. Эти знаки до известной степени предохраняли от излишних блужданий при походах в темную пору.
Плотник Леонов занялся изготовлением пастей для ловли песцов. Машины пароходов были разобраны, за исключением машины центрального парохода «Сталин», от которого шли трубопроводы к остальным судам. Для питания его котлов интенсивно заготовлялся снег и лед, чтобы не испытывать недостатка в пресной воде, когда нельзя уже будет отходить далеко от пароходов.
Необходимо было соблюдать большую экономию в расходе угля и керосина. В среднем на каждом пароходе имелось около пятисот тонн угля. Для обратного похода решили оставить не менее двухсот тонн на каждое судно. С учетом расхода на работу динамо, на опробование механизмов зимовка могла сжигать приблизительно две тонны в день.
Отопление трех пароходов требовало большого количества угля. «Володарского» поставили на консервацию. Урванцев с семнадцатью сотрудниками выехал на жительство во вновь построенные дома. Остальные разместились в каютах пароходов «Сталин» и «Правда».
Электрический свет был выключен. В каютах появились небольшие керосиновые лампы. Срок горения их был ограничен.
При интенсивной работе на жестком снегу быстро изнашивалась верхняя одежда и сапоги. Потребовалось организовать починочные мастерские.
Свиной «колхоз» разрастался очень быстро. Поросята еще не приспособились к холодам. Плотник «Володарского» отеплил дощатые постройки, устроил отделения для малышей и маток, а затем принял на себя все заботы о «колхозе».
Радисты провели в кают-компанию радиоприемники, установив связь со всеми соседними радиостанциями. Кружки политграмоты и мортехникум работали регулярно и серьезно. Стенгазета выходила каждую декаду. Она очень быстро перешла «от обороны к наступлению». Лозунг «За лучшую зимовку!» был очень популярен.
Что нужно сделать для реализации этого лозунга? Газета отвечала:
1. Сохранить и наилучшим образом отремонтировать пароходы.
2. Повысить политический и культурный уровень зимовщиков.
3. Повысить их техническую квалификацию.
4. Выполнить всю программу научных работ.
В то же время газета объявила упорную борьбу со всеми, кто будет пытаться сорвать дружную жизнь и работу всего коллектива.
Это было далеко не лишним. Среди ста зимовщиков, случайно оторванных от привычной жизни для вынужденной полярной зимовки, не могло не найтись нескольких человек, которых вообще было бы крайне нежелательно оставлять здесь.
Наступили октябрьские торжества. На пароходах царило радостное возбуждение. Тщательно убранные, декорированные всеми доступными средствами и вычищенные каюты выглядели уютнее и даже светлее. В театральном зале – бункере – шла деятельная подготовка к выступлению «артистов самуильской эстрады». Повара готовились показать свое искусство в полном блеске.
У радистов был большой день. Через их радиоприемники проходили тысячи приветственных слов. День Октября открылся митингом.
Один за другим выходили на трибуну зимовщики. Они вспоминали великий Октябрь, отмечали достижения Союза за последние годы и, заглядывая в будущее, говорили об освоении Северного Ледовитого океана, о том, как огни индустриализации загорятся в пустынной Арктике.
«Водник Союза пробьет дорогу во льдах Ледовитого океана для будущих фабрик и заводов» – единогласно ответило собрание.
Митинг окончился. Наступила очередь отдать должное искусству поваров. Обед удался на славу.
После обеда часть людей отправилась на остров поздравить «островитян». Другие собрались в кают-компаниях, где без умолку пел граммофон и слышались звуки различных инструментов.
К моменту возвращения ушедших на остров загорелись на мачтах яркие лампы, чтобы дать им возможность держаться правильного направления.
В девять часов вечера начался концерт. Трудно было ожидать, что у нас найдется столько талантов.
Декламация, стихи, танцы, оркестр. Правда, стихи местных поэтов были не очень удачны, но разве можно подходить к ним с суровой критикой?
Выступала агитбригада «Арктикиада». Артисты в шутливой форме перечисляли достоинства и недостатки зимовщиков. Пел хор. Заслуженным успехом пользовался струнный оркестр. Много оживления внесло это первое представление. После его окончания были объявлены «танцы до утра».
Но до «утра» было еще далеко. Скоро все разошлись на отдых по своим каютам. На палубе осталась только одинокая фигура вахтенного матроса.
***
Настроение зимовщиков вполне удовлетворительное. Особенно бодро держатся володарцы. Им понятна и близка красота Севера.
– На Вайгаче у нас в прошлом году было куда красивее северное сияние, – уверяет Липатов, подняв голову кверху.
– Не болтай по-пустому, – защищает место новой стоянки капитан Смагин, – погоди, и здесь еще разгорится так, что в Архангельск не захочешь вернуться.
Команда и комсостав спаялись в один дружный коллектив. В отношении дисциплины «Володарский» – лучшее на зимовке судно.
Иногда выделяются отдельные «нытики» и «болельщики», вслух выражающие свое недовольство той или другой работой. Но дружеские шутки приободряют их. Лишь один раз пришлось вмешаться партактиву и предупредить электрика о необходимости соблюдать дисциплину.
Регулярно работает метеостанция. В домике Урванцева идет деятельная подготовка к дальнейшим научным экспедициям после окончания полярной ночи.
Аэроплан совершил еще один вылет на север, к плавающим льдам. Но затем полеты пришлось прекратить. Видимость стала ничтожной. Каждый взлет и посадка сопровождались недоразумениями.
– Здесь торосы! – утверждал кто-нибудь из летного состава.
– Здесь не может быть торосов! – возражал другой. Рефракция превращала маленькие бугорки и отдельные льдины на снежном поле в высоко вздымающиеся торосы. Вообще это явление не раз вводило всех в заблуждение не только при полетах, но и во время лыжных походов.
Однажды охотники отправились осматривать расставленные для песцов пасти.
Дула сильная пурга. Пароходы скрылись из виду, едва только они подошли к первой пасти. В ней не оказалось добычи. Не было добычи и во второй и третьей. Несколько в стороне должна была стоять четвертая ловушка. Но ее не видно. Виднелось только какое-то черное пятно, которое быстро бросилось бежать. Винтовки подняты к плечам. Однако никто не стреляет.
– Вероятно, собака!
Черное пятно остановилось. Потом кинулось в другую сторону.
Стрелять или не стрелять?
Крик, свистки не действуют. Пятно бегает, но не убегает.
С приготовленными к стрельбе винтовками идем вперед к предполагаемому зверю. Вскоре он превратился в обычную пасть. Живое пятно оказалось песцом.
Песцов в нашем районе в этом году нет. Они откочевали куда-то. Только однажды пасть придавила отощавшего зверя. Другого песца «добыл» Линдель. Осматривая и очищая свой самолет, поставленный в углублении, образованном носовой частью двух пароходов, он наступил на что-то мягкое. Это был песец, загрызенный собаками.
***
10 ноября отмечено в дневнике как день оживленных прений о судьбе дрейфующего далеко от нашей зимовки парохода «Челюскин». С горячим участием следили зимовщики островов Самуила за его борьбой, с волнением читая радиограммы, которые иногда перехватывала наша радиостанция.
– «Литке», может быть, выведет их из льдины, – надеялись одни.
– «Литке» сам избит. Да и не пройти ему в это время, – возражали другие. – Будут зимовать!..
Мы давно знакомы по полярной работе с товарищами Шмидтом, Ворониным и другими челюскинцами.
В самые трудные для нас дни борьбы со льдами в проливе Вилькицкого мы получили от них радиограмму: «С тревогой и волнением следим за вашей борьбой...». Теперь не приходится уже тревожиться о нашей судьбе. Челюскинцы находятся в гораздо худших условиях, чем мы. Весь наш коллектив полон дружеского сочувствия к ним.
– Чего они не вбились в припай? – недоумевают некоторые.
– Товарищ Шмидт и Воронин не меньше вас понимают, – возражает Смагин, старый соратник капитана Воронина. – Не вбились, значит, нельзя было.
Радиограммы с «Челюскина» перехватывались нами далеко не регулярно. Часто удавалось уловить лишь отдельные слова, которые мы потом старались расшифровать, сопоставляя их с ранее полученными сведениями.
Происшедшее на нашей зимовке несчастье на некоторое время ослабило внимание самуильцев к перипетиям «Челюскина».
В темную ночь, пытаясь перепрыгнуть с борта одного парохода на борт другого, упал на лед и разбился насмерть машинист «Володарского» Пустошный. По заключению врачей Урванцевой и Диденко, смерть наступила мгновенно. При ударе о лед сместилась в сторону черепная коробка и сломались спинные позвонки. Обезображенное лицо стало неузнаваемым.
Эта нелепая гибель произвела на многих тяжелое впечатление.
– Некоторые боятся оставаться одни в темноте или спускаться в бункер, – сообщил доктор Диденко.
Решено было похоронить Пустошного на другой же день, если немного утихнет пурга. Местом его погребения был избран небольшой каменистый островок, расположенный в десяти километрах от пароходов.
Утро было почти тихое, но мороз доходил до 34°. Идти провожать труп Пустошного всему коллективу было нельзя. Это, несомненно, привело бы к тому, что несколько человек вернулись бы с отмороженными частями тела. В случае же пурги не всем удалось бы дойти обратно до пароходов.
Пошла группа в десять человек с «Володарского» и по пяти человек с остальных пароходов.
С утра первая партия отправилась готовить могилу.
Полярная ночь уже полновластно царила в этих широтах. Только на востоке едва розовели нижние края облаков. Безжизненный свет северного сияния покрыл неживыми красками снежную пустыню. Мы шли небольшой толпой, затерянные в безграничном просторе Арктики. Цель путешествия усугубляла ощущение покинутости и отчужденности.
Через два часа прибыли к намеченному месту. С возвышенного берега виднелись вдали наши замерзшие пароходы и плоские дома зимовки на острове. Невдалеке стояли покрытые густым морозным инеем дощатые вехи, поставленные нами для ориентировки в пути.
– Будешь ты, Пустошный, теперь нам тоже только вехой, – с грустью пошутил кто-то.
Молча принялись разбирать плоские камни, чтобы приготовить ровную площадку для гроба. Могилу устроить здесь просто. Тщетны попытки углубиться в мерзлую почву. Гроб остается на поверхности земли. Сверху кладется надежный каменный курган, чтобы ни песцы, ни медведь не могли добраться до трупа.
Камни выламывались с трудом, но их груда постепенно росла. Мороз подгонял работу. Однако вскоре пришлось развести костер из принесенных дров, чтобы отогреваться около его огня.
В отдалении показался вездеход с гробом и небольшая группа людей и собак. К часу дня они подошли к островку. Дружеские руки подняли гроб и поднесли его к приготовленной могиле. С глубокой грустью простились мы в последний раз с товарищем, который тридцать часов тому назад и не думал о смерти.
Постепенно над гробом вырос каменистый холм. Возле него мы поставили высокую железную штангу, со звездой наверху и соответствующей мемориальной надписью.
– Отныне этот остров будет называться островом Пустошного.
Прощальный залп из винтовок. Пора двигаться в обратный путь. Долго еще виднелся этот небольшой холмик. Ярким пламенем горел около него наш костер, как последний дар света и тепла умершему от его живых товарищей.
Вечером созвали общее собрание зимовщиков. Необходимость его ощущалась всеми. Надо было дать разрядку тяжелому настроению.
– В короткое время мы потеряли двух товарищей – Елисеева и Пустошного. Оба погибли от собственной неосмотрительности. Нельзя регламентировать приказами каждую мелочь. Помните, что мы в высоких широтах Арктики, где надо постоянно соблюдать осторожность. Тогда все будет благополучно, тогда будет выполнена вся намеченная программа работ...
Собрание дало хорошие результаты. На следующий день работы и занятия шли обычным порядком.
По окончании работ состоялся доклад о политическом и экономическом положении современной Германии. Тема была интересна для большинства водников. Германия была им знакома по прежним рейсам. Поэтому многие могли поделиться своими впечатлениями от ее посещения.
Гнетущее настроение, навеянное смертью Пустошного, рассеялось.
***
Морозы продолжали усиливаться. 18 ноября температура упала до – 44°. Пришлось отменить все работы вне парохода и предоставить внеочередной выходной день.
Охота на медведей безрезультатна. Поиски их напрасны. Вероятнее всего, они залегли спать на все время полярной ночи. У кромки плавучего льда, находящегося в пятнадцати километрах от нас, не обнаружено даже следов зверя. Походы туда уже сопряжены с опасностью. Частая пурга усиливает ночную темь.
Жизнь течет монотонно. Но время, благодаря постоянной занятости людей, проходит для них незаметно. Никто не сидит без дела. После большой физической работы одни преподают или готовятся к очередному уроку, другие учатся или слушают очередной доклад.
В мортехникуме ощущалась острая нужда в бумаге. Разве можно было предвидеть создание учебного заведения на 77° северной широты? Пришлось использовать старые коносаменты, плакаты, афиши.
Вечера заполнены теперь другими развлечениями. Стали отлично слышны радиостанции Москвы, Ленинграда и Аляски. Наши радисты окончательно справились со своими радиоприемниками. Через них издалека, через белоснежные ледяные пространства долетают до нас чудесные звуки самой разнообразной музыки. Аляска услаждает наш слух фокстротами. Москва, Ленинград, а иногда и Варшава передают прекрасные концерты.
Слушая музыку, мы отдыхаем. Она является для нас новым источником сил и энергии.
Ради нее наши часы переведены теперь на московское время. Для работы это не имеет никакого значения. Не все ли разно, когда спать и когда вставать, если непрерывно длится полярная ночь без малейшего проблеска света?! По мере углубления полярной ночи среди части зимовщиков развилась бессонница. Особенно сильно страдали ею люди, когда из-за сильной пурги или морозов приходилось прекращать физические работы.
В первую очередь бессонница овладела теми, кто еще в самом начале зимовки находился в недостаточно удовлетворительном физическом состоянии. Из ста двух зимовщиков таких оказалось двадцать человек. Остальные чувствовали себя хорошо.
Ежемесячный врачебный осмотр показал даже увеличение веса и общее укрепление здоровья у подавляющего большинства людей.
Жизнь на зимовке подчинена строго установленному, однообразному суточному режиму.
В семь часов звонок приглашает всех подниматься с постелей. Уборщицы разносят чайники и надоевшие консервы. Кают-компании быстро наполняются людьми. При свете керосиновой лампы на лицах вставших не видно того оживления, какое бывает у людей, вышедших на яркий солнечный свет.
С восьми до двенадцати часов – рабочее время. Одни заняты на снеговых работах, другие на бункеровке угля, третьи на ремонте пароходов.
В двенадцать – обед. Здесь уже больше оживления и шума: четырехчасовой труд улучшил настроение людей и вернул им физические силы.
С тринадцати до семнадцати часов – снова работа на прежних местах. Для учащихся и преподавателей мортехникума делается исключение: они работают только до пятнадцати часов.
В семнадцать часов – ужин. В девятнадцать часов тридцать минут – вечерний чай. В полночь – отход ко сну.
***
17 ноября из перехваченной радиограммы мы узнали, что «Литке» не пробился к «Челюскину» и уходит обратно.
– Придется челюскинским ребятам зимовать, как и нам.
– Не как нам, а куда похуже. В дрейфующих льдах их в любой момент может раздавить.
Такая перспектива вызывала опасения не только за жизнь челюскинцев, но и за судьбу всей работы в Арктике.
– Мы уже зазимовали. Теперь они зимуют. Как бы не появился кое у кого «арктический оппортунизм»...
Это предположение встретило живейший отпор.
– Грузы в Якутию мы привезли? Привезли! «Пятилетку» с лихтером привели? Привели! Не каждый же год будут такие ледовые условия, как в 1933 году. В Карском море тоже сначала зимовали.
Все стали убежденными сторонниками Северного Морского пути. Всем стала дорога борьба за развитие производительных сил северных окраин азиатского материка.
– Ловите челюскинцев, – просили зимовщики радиста Ковалева.
– Сидите в своей рубке день и ночь.
– Дня-то нет, – отшучивался Ковалев, – а ночью и так сидим.
Общее собрание послало «Челюскину» радиограмму. Она должна была передать участникам героического похода привет и сочувствие самуильцев.
***
Вторая половина ноября и почти весь декабрь отражены в дневниках только записями о проделанных работах, метеорологических показателях и т. д. Иногда делали пробеги на острова. В общем, шла деловая, но очень однообразная жизнь. Это однообразие было продиктовано однообразием полярной ночи.
Перелом наступил 22 декабря.
Температура воздуха была – 39°. Дул сильный ветер. Работы на снегу и на палубе пришлось отменить. Тем не менее, этот день отмечен в дневнике как «хорошее число». Такая оценка продиктована двумя вескими причинами.
Во-первых, с сегодняшнего дня солнце начинает опять поворачивать в нашу сторону. Оно будет приближаться к нам очень медленно – всего на шесть секунд в сутки. Но важно то, что теперь оно идет уже к нам, а не от нас. Полярная ночь еще долго будет держать нас в своих объятиях, но все же силы ее будут убывать с каждым часом.
Во-вторых, Ленинград сообщил нам сегодня, что 24 декабря будет происходить радиоперекличка со всеми зимовками, в том числе конечно и с нами. Такой день надо отпраздновать! Повара хорошо постарались. Обед и ужин были замечательны. На столе появились бутылки с портвейном – по одной на три человека. Некоторые, впрочем, предпочли заменить вино обычной порцией спирта (пятьдесят граммов), выдаваемой в выходные дни. Бункер парохода «Сталин» снова превратился в театр, «Арктикиада» еще раз показала свои таланты. Вечер прошел очень оживленно. Всем понравились музыкальные номера. Особый успех имело стихотворение «Зимовка машин». Точнее – его конец. Автором его был второй механик «Володарского» Семенов.
Песни труда напеваем:
«Вьется стружка под резцом
Петлями тугими,
Крепко сжал патрон кольцо
Пальцами стальными.
Все проточим, все притрем,
Соберем машины,
Бороздить опять начнем,
Морские равнины».
От зимнего сна мы пробудим машины:
Вновь оживут,
Зашумят,
В беге стремительном,
Непобедимом
Топки огней загудят.
Песнь штормовую мы снова услышим,
Снова по волнам пойдем.
Зимнюю спячку
Мы к дьяволу спишем,
Песню победы споем.
После окончания музыкально-вокальной части опять были объявлены «танцы до утра». До настоящего «утра» и теперь, конечно, было еще далеко. В изъятие из общих правил жизнь на пароходе продолжалась до часу.
Следующий день был днем обычной работы. Ночью началась радиоперекличка.
Как странно было слышать чужой голос, идущий откуда-то из шумного центра.
– Слушайте, слушайте! Товарищ такой-то, сейчас с вами будет говорить ваша мать.
Все с живейшим интересом ожидают, что скажет сейчас женский голос. Но голос молчит.
– Не волнуйтесь, говорите!
Но по-прежнему все тихо. Вероятно, мать никак не может освоиться с мыслью, что в этот момент, когда она стоит перед маленьким отверстием радиопередатчика, исчезло расстояние между нею и сыном, зимующим где-то в далекой, страшной Арктике.
– Товарищ такой-то... Ваша мать очень волнуется... Пусть успокоится, а пока будет говорить жена товарища Н.
– Дорогой муж. Обо мне не беспокойся, у меня все благополучно, дети здоровы. Надеюсь, что у тебя тоже все хорошо. Держись, как крепкий большевик...
– Вот эта хорошо отчеканила! – одобряют собравшиеся.
– Ну, теперь ваша мать успокоилась. Сейчас она будет говорить. Слушайте, слушайте.
Радиоприемник передает слезы в голосе и тихие всхлипывания.
– Как ты себя там чувствуешь? Не поморозься. Береги себя. Паек получаю. Со мною твой сын...
По лицам слушателей видно, как понятно им это волнение матери.
– Папа, я начал учиться... Знаю все буквы... Привези мне белого медвежонка.
Этот наказ приводит всех в веселое настроение. Он дается как раз очень мирному человеку, совсем не склонному к встрече с медведями.
– Товарищ Ч., с вами будет говорить ваша родственница.
– Здравствуй, Коля. С тобой говорит твоя тещенька...
– У-у-у-х! – в комическом испуге восклицают слушатели. – Спасайся, Ч.!
– Отсюда не страшно, – улыбается Ч.
Много было получено в эту ночь заказов на присылку медвежат, много было наказов «беречь себя». Но и немало было услышано хороших, ободряющих слов.
Началась радиоперекличка с другими зимовками. Долго длилась она. Но толпа около радиоприемника не расходилась. Всем хотелось знать, о чем будут говорить.
Радиоперекличка внесла большое оживление в монотонный быт нашей зимовки.
– Теперь надо ждать, что раскачаются Москва и Архангельск, – мечтали самуильцы.
***
Настроение зимовщиков, никогда, даже в самом начале вынужденной остановки, не сдававших бодрого тона, стало еще крепче и увереннее.
Часовая стрелка обошла еще семь раз по циферблату, и седьмым оборотом ее закончил свое существование старый год.
За это время свирепая пурга иногда уступала место затишью, чтобы через несколько часов снова вернуться в белоснежные просторы Полярного моря и тундры. Падала и повышалась температура воздуха. Сегодня – 30° без ветра, совсем тепло. Завтра – 40°, также без ветра, холодновато. Потом – 25°, но с ветром, – невозможно работать вне помещений. Во всем этом было движение и смена.
Только полярная ночь оставалась постоянной и непоколебимой. Свет луны и звезд, прекрасная игра полярного сияния нисколько не нарушали ее однотонности.
Наша маленькая кучка людей сознает себя частью громадной коллективной семьи Советского Союза. Невидимыми, но глубоко ощущаемыми нитями связаны мы с нею и делаем одно и то же великое дело.
Поэтому, собравшись в канун Нового года в грязном бункере парохода, мы с волнением слушали доклад об итогах работ всего Союза за 1933 год, ощущали рост его силы, гордились этим и в свою очередь сообщили в центр о нашем вкладе в общее дело строительства социализма.
По случаю нового года в кают-компаниях вместо тусклых керосиновых ламп ярко горело электричество. При свете его все выглядели моложе и веселее. День был нерабочий.
После обеда часть зимовщиков ушла на лыжах с визитом к «островитянам», часть просто кружила около парохода, часть же засела играть в домино, почему-то известное здесь под названием «козла».
Через некоторое время явились вестники из бункера с приглашением «занимать места» в театре.
«Арктикиада», помимо обычных номеров, поставила чеховское «Предложение».
Наталью Степановну играл один из комсомольцев. По сему случаю он не пожалел даже своих усов. Платье одолжил у одной из уборщиц. Каким-то образом нашлась и дамская шляпка. Ломов и Чубуков были разодеты так, как уже давно никто не одевался.
Одно появление этих персонажей на сцене вызвало хохот, настолько их вид дисгармонировал с обычным видом людей на зимовке.
Артисты играли с большим темпераментом. Чувствовалось, что они усиленно готовились к этому спектаклю. В споре о Воловьих Лужках Наталья Степановна и Ломов свирепо наступали друг на друга. Зрители оживленно воспринимали игру. Зал и сцена слились в одно целое.
Еще более объединила всех выходка пароходной собаки Ринки. Она очень не любила, когда люди ссорились, и всегда становилась на сторону того, кого считала обиженным.
Поведение людей на сцене начало сильно беспокоить Ринку. Было совершенно очевидно, что они ссорятся, но кто же виноват из них? Собака вскочила на сцену и, видимо, напряженно обдумывала свои дальнейшие действия.
Виновата как будто Наталья Степановна. Ринка приближается к ней. Но тут раздается повышенный голос Ломова. Ринка – к нему.
Артисты, зная ее нрав, умерили пыл спора. Собака сидела перед ними и грозно выжидала, что будет дальше.
Наконец, поощряемая возгласами из зала, она поняла, как надо действовать, и вцепилась зубами сначала в ногу Натальи Степановны, а затем и Ломова.
После этого Ринке пришлось покинуть театр, но уже не по своей воле...
За спектаклем последовали музыкально-вокальные номера. Как всегда, они были удачны. На судах имелись отличные гитаристы и балалаечники. Не обошлось и без чтения стихов на местные темы.
На следующий день проверили знания «студентов самуильского мортехникума». Подавляющее большинство получило хорошие отметки. Наша зимовка даст советскому флоту новых штурманов и механиков.
Дальше жизнь потекла прежней пробитой колеей.
Дневник до 30 января 1934 года отражает только состояние погоды и отчеты об отдельных лыжных походах на острова.
К 30 января солнце стояло уже настолько близко, что в течение двух часов держались серые сумерки. Перевели часы на два часа вперед, пожертвовав ради света ленинградскими и аляскинскими радиоконцертами.
Можно было приступить к полетам. Для Линделя это ... явилось настоящим праздником. Самолет вывели из зимнего помещения. Полярную ночь он перенес благополучно.
4 февраля совершили первый пробный полет на север от пароходов, чтобы найти границу плавающих льдов. Она оказалась почти в том же положении, в каком мы оставили ее осенью. В пятнадцати километрах высился торос около четырнадцати метров вышиной. От него на восток тянулась гряда более мелких торосов. За ними начинался район плавучих льдов. Между припаем и льдами шел узкий канал чистой воды.
Мы с удовольствием всматривались в эту черную полосу, резко выделявшуюся на белом фоне снежной пустыни. Над водой висел густой туман. Из-за него горизонт видимости был крайне незначителен.
Сумерки стали быстро сменяться тьмой. Мы повернули обратно к пароходам.
8 февраля вылетели уже на авиаразведку. Температура – 21,2°. Стоял полный штиль. Лучшей погоды для полета трудно было ожидать. Аэроплан, набрав высоту, быстро достиг кромки плавающих льдов и вдоль нее пошел на северо-запад.
Видимость и на этот раз была прекрасная, хотя вместо настоящего дня стояли еще сумерки.
После долгого перерыва снова увидели с воздуха острова Самуила. Они уже не казались нам такими дикими и пустынными, как раньше. От стоянки пароходов, как от центра, вытянулась в обе стороны длинная линия вех. На одном конце ее – выстроенные дома, на другом – небольшая охотничья будка.
Линия припая идет по-прежнему на северо-запад. Виден возвышенный берег Таймырского полуострова. С другой стороны – на всем горизонте плавающие ледяные поля.
Под самолетом тонкая лента – канал открытой воды. Он становится все уже и уже и на траверсе острова Малый Таймыр круто поворачивает на север.
Наш дальнейший путь – к проливу Вилькицкого и на мыс Челюскина.
Пролив покрыт сплошным ледяным покровом. На его восточной половине почти нет крупных торосов. Не видно даже заторошенных краев ледяных полей. Только у мыса Прончищева был, по-видимому, сильный нажим льдов на берег. Льдины выброшены на сушу и беспорядочной массой раскинулись на большом пространстве.
Около мыса Челюскина – длинные гряды торосов. Несколькими параллельными линиями они разрезали пролив Вилькицкого на широкие полосы.
У мыса Щербина мы берем курс на материк. Яркий огонь костра дал нам направление. Несколько кругов над костром – и перед нами зимовка мыса Челюскина.
Лица зимовщиков несколько побледнели, вернее, посерели после полярной ночи. Подросшие щенки весело скачут возле самолета. Густой шерстью покрылись старые собаки.
– Привет друзьям... Как зимовали?
– Все в порядке. Готовимся к походам.
Мы вошли в знакомые комнаты. Теперь они представляются нам комфортабельным жильем.
