Сибирские огни, №6, 1928, с.125-154.
Итин Вивиан. Спасение Печонкина, Сиб.огни-06-1928.pdf- (3.45 МБ) Скачиваний: 608
Спасение Печонкина
I.
Ведь только земной ограниченности свойственно мыслить метафорой и нуждаться в фиктивных рельефах, примерах и сравнениях», — прочитал я однажды в примечаниях русского ученого к китайской поэме. Но профессор не прав. На земле становится все больше людей, которым противны дешовые украшения. Нам нужны реальные вещи. Мне интересен не рассказ, а материал, из которого; он сделан. Я смотрю и мгновенно создаю сотни замечательных историй. Мне нужно всего лишь несколько минут для целого романа. Зачем же тратить на него год своей жизни? Я вижу будущее и нагих людей, любовно смотрящих на нетронутый кусок мрамора, потому что каждый из них мог бы найти в нем один и тот же предел человеческой красоты...
Была полночь, время, когда так, хорошо работать. Я положил перо. Это было мучительно. Я писал медленно. Я хотел изобретать. Но все прекрасное трудно. Работа мне в те дни не удавалась.
В мое окно постучали. Я обрадовался, как школьник, услышавший звонок: перемена. Вошел Тимофей. Мы схватились за руки и обменялись незначительными фразами.
— Ты откуда?
— Прямо с вокзала, — соврал Тимофей. — Экспедиция застряла в Енисейске. Я приехал первый. Можно у тебя переночевать? Я не могу вернуться домой.
— Что ж, подстели оленью шкуру и ложись на пол. У меня ночуют поэты, почему бы не переночевать «моряку».
— Не смейся, — улыбнулся Тимофей.
Я увидел в нем спокойную самоуверенность, но глаза его выдавали грусть. Я не стал его расспрашивать. Мужчины не говорят друг с другом о своей любви и о своей ненависти. Ведь это все равно, что говорить о воздухе: он почти так же вездесущ. Тимофей скинул полушубок, повел плечами. Мы свернули сигаретты из плохого английского табака «golden returns», добытого у матросов Карской. Тимофей достал (из внутреннего кармана кожаной куртки) пачку фотографий. И мы забыли даже любовь, вспоминая знакомые места.
— Ну, рассказывай, — сказал я. — Ты спать не хочешь?
Я долго не уезжал из города. Я ощущал себя каким-то ненастоящим, совсем не тем, каким бываешь в седле, у штурвала, за веслами. Я жадно слушал товарища. Чистый ветеp севера опять коснулся меня.
Тимофей кончил.
— Что ты пишешь? — спросил он.
— Ты знаешь, — ответил я неохотно.
— Повесть?
— Зачем эти марочки под заглавием? Не знаю... Пусть их ставят издательства и редакторы, как выгоднее.
Мы поговорили на эту тему.
— Сейчас мне хочется оставить работу и написать «рассказ»... тоже «северный»... Но я сомневаюсь: стоит ли его писать?
Тимофей пододвинулся ко мне. Ему, вероятно, льстила его роль. Он спросил, стараясь не выдавать себя, но все же слишком поспешно.
— Какой же рассказ?
Меня томили мои образы и мои неудачи. Легче было говорить.
— Ну, ладно. Слушай, — сказал я.
Все это связано с нашей несчастной экспедицией на шхуне «Профессор Б. Житков», потерпевшей крушение у мыса Полынья, в Карском море. Я участвовал в экспедиции в качестве кино-оператора и этнографа, хотя (это тоже замечательно характерно) я не был ни тем, ни другим.
Шхуна была приобретена Комитетом за границей очень дешево, тысяч за 25. После ремонта и погрузки в Гамбурге и в Бергене сетей, гарпунов, гарпунных ружей, пушек и другого зверобойного снаряжения, шхуна должна была придти в Мурманск. Мы выехали из Новосибирска в Мурманск... Ты читал мой очерк? Он был напечатан в «Прожекторе» без начала и конца, как полагается по правилам верстки иллюстрированных журналов.
— Нет, я не читал, — ответил Тимофей.
— Тогда прочитай, — сказал я, отыскав черновик очерка. — Здесь много лишнего для моей темы, но иначе пришлось бы повторяться.
II.
Веселые женщины из гостиницы «Мурманск» показали мне письмо обывателя, не поверившего своим глазам. Обыватель писал из Мурманска в Москву.
«Климат суровый, растительность грубая, природа изменчивая, все больше горы. И вот самый Мурманск, порт. Видны огни крейсеров на рейдах. Мурманск расположен среди: с трех сторон высоких скалистых гор и с одной стороны Белого меря, что и говорит за красоту вида. Народы здесь больше финны, чуваши, лопари, ирландцы и одежда вся, начиная с сапог, кончая шапки, вся из шкур зверя или оленя, лося, выдры и т. д».
В Мурманске нет ни высоких гор, ни моря (тем более Белого), ни «народов», одетых в звериные шкуры.
Кольский залив похож на реку, текущую в зеленых и каменных берегах. Он очень похож на Енисей. По нему также свободно идут большие океанские пароходы. Но вода в заливе, дважды в сутки, течет то к югу, то к северу, в приливе и отливе - единственное напоминание о близком океане
Никакой северной экзотики, — хотя Мурманск лежит на широте устья Енисея. Год назад, в начале августа, я бродил по зеленой губке тундры, отворачиваясь от свирепого нора-оста, и рядом со мной шли юраки, на самом деле одетые в шкуры. В Мурманске — белые платья, шелковые чулки женщин, больше шелковых чулок, чем на Невском, потому что Мурманск — город самых фантастических заработков в СССР. И кажется, что случаен, чудесен этот солнечный знойный день за полярным кругом. Склоны гор, окружающих город, покрыты кустарником, низкорослой березой. Но всюду встречаются
пни больших деревьев. По ту сторону гор, откуда невыгодно вывозить лес на топливо, растут большие сосны, такие же, как под Новосибирском.
Земля цветет в Мурманском лесу. Фиолетово-розовый вереск покрывает поляны. Ягоды - красные, оранжевые, голубоватые, черные растут по мшистым кочкам. В иных местах можно лечь на этот мягкий цветущий ковер и досыта наесться морошки, черники, голубицы. По горным тропинкам спускаются женщины и дети с ведрами и корзинами, полными грибов и ягод. Мальчики идут, сняв рубашки, загорелые, с полотенцами через плечо. Берега ближайшего озера, голубого и совершенно квадратного, — Мурманский «пляж». Здесь, в этом полярном озере, можно купаться все лето. Край полон озер. Невысокий водораздел одного из этих чистейших горных озер дал возможность попользовать даровую силу для городского водопровода.
Отсюда, с озерного водораздела, виден весь Мурманск. Город горит в медленном полярном закате позолотой нового теса. Он так нов, что в нем нет ни одной церкви. В 1917 г. Мурманск увеличил жилплощадь на 13. 000 кв. метров. Строятся целые кварталы. Город деревянный, но ближе к порту и станции железной дороги, у того узла, где ежегодно проходит 40. 000. 000 пудов груза, уже растут каркасы железобетонных зданий. У мола, за красными бусами товарных вагонов, стоят внушительные немецкие и норвежские «купцы», выгружающие из своих трюмов хлопок и рыбу. Кораблям становится тесно у мола. Днем и ночью верблюдом ревет землечерпалка, продолжая работу доисторического ледника, вырывшего стоверстный канал Кольского залива. Иностранные матросы стайками бродят по песчаным улицам, разыскивая кабак и рынок. Бронзолицые хозяева стоят у входа новеньких лавчонок. Имена их написаны крупными буквами.
— Хао-Чо-Сян.
— Лю-Цзи-Цин.
— Ван-Бао-Шан.
— Чоу-Зын-Шен.
Песок. Жара. Китайцы. Неужели это полярная страна и рядом у лопарей пасутся северные олени? Вот, лопарь рядом, он, наверно, продает оленьи шкуры. Маленький человек улыбается. Он достает из кармана жестяную коробочку из-под граммофонных иголок. Жестянка полна бледных волнующих зерен.
— Это земчуг, — говорит лопарь.
За жемчужину, величиной с крупную горошину, он робко запрашивает червонец.
Перепись населения в Мурманске на 8. 000 населения обнаружила 35 национальностей, в том числе одною негра из племени сомали. «Народы» приходят в Мурманск за «большими рублями». Это население Клондайка, золотых россыпей, новых жирных стран. Безработные немцы из Гамбурга, норвежцы, финны, татары, китайцы — в трюмах, в теплушках — пробираются в свое новое Эльдорадо, где нет безработицы, где грузчик «выгоняет 500 монет». Большинство населения — русские — беженцы, беглецы, бродяги — наш исконный человеческий избыток, в сущности гораздо менее оседлый, чем кочевники Кольского полуострова.
— Сюда попадают те, кому не дается работа нa родине.
— Всего перепробовал, махнул на Мурманку.
— Заработают, выпьют до последнего. Так оно и вертится...
Мурманск самый молодой город в СССР. Считается, что он основан в
1916 году. Он рожден войной. Это всем известное рождение сопровождалось недолгой, но темной историей. Антанта фактически распоряжалась Мурман-
ском с первых дней революции. Вооруженными силами края управлял опереточный «Военный Совет», составленный из противоестественной смеси: англичанина, француза и представителя Мурманского совдепа! Впрочем, темное сожительство завершилось вскоре явной изменой.
— Товарищи, довольно жить с няньками! — провозгласил председатель совдепа, Юрьев, летом 1918 г. на митинге, в котором участвовало «все население города». — Мы — те же сыны родины, что и наше центральное правительство. Наша обязанность — сохранить этот край в руках русских, а не немцев.
— Мне остается повторить прекрасные слова вашего председателя, — сказал английский адмирал Кемп. (Известия М. К. С. № 82, от 3 авг. 1918 г. ).
Часть железнодорожною пролетариата и матросы с крейсера «Аскольд» пробовали сопротивляться, но на этот раз победила деклассированная масса «золотоискателей». Митинг голосовал за разрыв с Москвой. Поддержали и местные, немногочисленные, обыватели, которым Кемп посулил заграничные рыболовные снасти. Союзники действительно снабжали край; но цена каждой чечевицы в этой похлебке была заранее переведена на золото. Ст. 11 «Временного, по особым обстоятельствам, соглашения представителей Великобритании, С. -А. С. Ш. и Франции» с Мурманским совдепом буквально такова:
— «Все расходы, имеющие быть произведенными Прав. Великобритании, С. -А. С. Ш. и Франции, записываются в общий счет государственною долга России соответствующим державам»...
По-настоящему, Мурманск стал расти и развиваться всего лет 5 назад, целиком при советах. Он рос на глазах, как ребенок. Он растет все быстрее. В нем все крепче свое мурманское рабочее ядро. Но историческая накипь пропойц и всяческой шпаны, в сущности может быть незначительная, бьет по глазам приезжего четвертной бутылью.
Кажется, нигде в свете нет места пьянее Мурманска. Единственная гостиница города принадлежит странному учреждению, именуемому «Жел-рыба». «Жел» — почти обязательная приставка на всех предприятиях края, т. к. хозяйственная жизнь регулируется Мурманской железной дорогой. Здоровая мысль — создать ряд подсобных предприятий для увеличения средств дороги — распухла от излишней ориентации на всевозможные пития. Подсобные предприятия заводят подсобные предприятия, забывая главную свою цель. Желрыба владеет в Мурманске несколькими магазинами и торгует всем, чем угодно, кроме рыбы. Говорят, Желрыба обращалась в губисполком с просьбой разрешить построить в порту публичный дом на том основании, что «иностранцы без этого не могут» и подсобные учреждения существуют во всех портах мира... а главное — выгодно. Нижний этаж желрыбовской гостиницы, где маленький клопиный номер стоит 5-6 р. в сутки, занят «рестораном». Днем это — приличная столовая, ночью — кабак. Эпопея поножовщины годами разыгрывается у входа. Интернациональная ругань потрясает желрыбовские стекла. Специальный вышибала, потея, спокойно выносит живые трупы и, с помощью милиционера, сваливает в мокрый ров. Там, бесчувственные, они лежат в нечеловеческих позах, иногда вниз головой, маяча в полярных сумерках, и жестокая морянка — северный ледовитый ветер — замораживает нечистоты на их непропитых еще рубахах.
Ежедневные даровые представления часто оканчиваются отнюдь не театрально (или — сверхтеатрально). Пьяный конторщик сжег дом и двух своих детей вместе с домом. В ветреную погоду здесь мог бы сгореть порядочный угол города. Пьяный агент начал палить на площади, тяжело ранил рабочего, и население желрыбовского ресторана вопило, грозя моей новой
кожаной куртке из ЛСПО: «Наших бьют» и «Мы вам покажем террор»... Раненый лежал в песке и медленно истекал кровью, дожидаясь «скорой помощи». Рядом, на шпалах хитроумного мурманского трамвайчика, развозящего по городу строительные материалы, сидел пьяный старикашка, мокрый, как тюлень. Старикашка проповедывал на тему, что «правды нет». Главная же кровная обида, оказалось, была вовсе не в пролитой крови, а в том, что вот Желрыба продает водку начальству сколько хочешь и начальство напивается быстро, а пролетариату продают пиво, которым напьешься не сразу...
В Мурманске четыре кинематографа, три рабочих клуба, случается, приезжает хорошая ленинградская труппа. В культурном отношении Мурманск скорее выше, чем ниже любого провинциального русского города. Партийная и профессиональная работа сильна. Интеллигенция, сравнительно, многочисленна и активна. Мурманское Краеведческое Общество издает свои труды. В здании Мурманского губисполкома выходят работы Мурманской биологической станции. Ни один город с 8-ю тысячным населением не сможет похвастаться подобными достижениями. Культурная отсталость в данном случае не при чем. Мурманское рабочее население делится резко на две части, и одна из них требует не только культурнических мер. Безымянный автор из мурманского рукописного журнала «Местный Транспортник» (№ 1) эпически перечисляет транспортные клубные занятия...
«Шашек партию стянули
Из читальни вечерком.
Поиграли, посмотрели
И пошли домой тайком.
В шахматной окно разбили,
Раму вынули совсем.
Ничего хоть и не взяли,
А жары нагнали всем».
Рабочая колонна проводит митинг на «Площади Свободы». И траурные ряды, не замечая, спокойно шагают через колоды упившихся, чтобы отдать последний долг Сакко и Ванцети. Привычка.
Борьба здесь нужна гораздо более решительная. Здесь временно нужны туруханские законы, хотя, вместе с Мурманским губисполкомом, я убежден, что болезнь постепенно проходит сама. Русское беспризорное, бесшабашное население тяготеет к оседлой жизни. Десять лет назад в Мурманске не было женщин. Теперь женщин почти 50 проц. Бабы расправляются со своими пьяницами куда удачнее милиционеров. Они умеют извлечь их из общей кучи, волоча домой с позором и страшным шумом, парализующим у мужчин способность сопротивляться. Таким образом, часть заработка минует желрыбовские карманы. Рабочие постепенно становятся настоящими мурманскими гражданами. Когда пройдет время противоестественных заработков и еще более худших трат, Мурманск перестанет притягивать пропойц. Население города будет расти закономерно, вместе с его естественным ростом. Всем известны богатства Мурманского края. Внимание к ним будет быстро возрастать, так как они лежат вдоль великого пути, и теплый источник, вызвавший их к жизни, неистощим.
***
Северо-восточная ветвь Атлантического течения омывает полярный берег Кольского полуострова. Течение до сих пор, по привычке, называется «Гольфштремом», хотя даже у берегов Америки это не «Гольфштрем», а Гольфстрем. Ветвь у Кольского берега называется Мурманским течением.