Индигская экспедиция, 1937 год.
http://www.polarpost.ru/f/viewtopic.php?pid=5251#p5251из книги Васнецов В.А.
Повести Северных морей.
Гидрометеоиздат. 1977. 120 с. с илл.
Я считал, что сидеть в Бугрино придется, пока не вскроется море и не подойдет корабль. Другие же требовали принять какие-либо меры или хотя бы выяснить, когда собираются вывезти нас с острова.
Из лагеря у места гибели «Политотдельца» радист Васильев установил надежную связь с ближайшей радиостанцией Канин Нос, и один из особо нетерпеливых сотрудников выразил желание пойти туда на лыжах передать радиограммы. Я не мог отправиться в дальний лыжный поход — болела рука. Не имея оснований этому препятствовать, я отпустил его, но не одного, а с матросом, хорошим лыжником, поручив передать мою радиограмму о ледовом состоянии на море.
По-видимому, этот сотрудник передал какие-то радиограммы от себя, так как возвратившись, сообщил, что при первой возможности за нами придет ледокольный пароход «Малыгин», находившийся на промысле морского зверя в Горле Белого моря.
Однажды в середине мая кто-то вбежал утром в наше жилье с ликующим криком: «Пароход на горизонте!»
Действительно, на море был виден дым, а в бинокль я узнал «Малыгина», на котором плавал в ранней молодости. Начались лихорадочные сборы, стали запрягать нарты.
«Малыгин» стоял на якоре за кромкой льда, покрывавшего бухту. Разбивать лед было бы опасно—бухта мелководная, много неизвестных банок.
Мы распрощались с жителями, так гостеприимно приютившими нас в своем поселке, с капитаном, старшим помощником, старшим механиком и несколькими членами команды «Политотдельца», которые оставались на острове до прибытия партии ЭПРОНа.
Под лай собак и стрельбу из ружей спустились мы на лед бухты, по которому предстояло пройти миль восемь. Сначала лед был плотным и собаки весело тащили нарты. Потом стали попадаться трещины, потом полыньи. Ближе к кромке лед оказался крупнобитым, дрейфующим. Пришлось помогать собакам, некоторые проваливались, в сам окунулся в снежное месиво почти по пояс. Чем дальше, тем труднее становилось продвигаться по льду, мы выбились из сил и поняли, что до «Малыгина» не доберемся. К счастью, с ледокола выслали две шлюпки, которые протолкались в лед насколько возможно. Белые, они сливались с блеском снегов, и мы разглядели их, когда подошли совсем близко.
Вот наконец мы на палубе корабля, так давно мне знакомого.
— Вас приглашает к себе капитан,—сказал мне матрос. Гремя обледеневшими брезентовыми брюками, я поднялся
в его каюту. Каково же было мое удивление, когда я увидел А. Г. Карельского, моего старого знакомого, несколько навигаций плававшего на «Персее» сначала практикантом, а потом штурманом. От неожиданности я довольно глупо воскликнул:
— Александр Гаврилович, как вы сюда попали?
— Да вот плаваю тут капитаном,— со своим неизменным медлительным спокойствием произнес он,— расскажите лучше, как вы туда попали?—произнес он, указывая рукой в сторону острова.— Ну и вид у вас, садитесь на стул, отдыхайте и рассказывайте, да нет, не в кресло, а на стул,— добавил он,
Действительно, вид мой совсем не подходил к мягкому плюшевому креслу, к блестящей, комфортабельной капитанской каюте.
— Промерзли? Согревайтесь! — Он поставил на стол графин с водкой,— сейчас принесут поесть,— и нажал кнопку
В каюту вошло молодое изящное создание в черном платье, с кружевной наколкой па голове.
— Это начальник научной экспедиции с судна, которое разбилось у острова,— отрекомендовал он меня,— принесите нам поесть, ему как можно больше,— распорядился капитал.
— Вот это жизнь,— подумал я.
Создание очень скоро принесло огромный бифштекс с луком и всякие закуски, о существовании которых я давно забыл.
— А теперь подотрите под начальником лужу,— сказал капитан.
Я смутился. С моих оттаявших брюк под стулом действительно натекла большая лужа.
Неожиданная встреча с А. Г. Карельским воскресила в памяти связанное с ним забавное событие. В двадцатые годы наш флот был очень малочисленным и многие выпускники мореходного училища вынуждены были плавать матросами. Такая участь постигла и Александра Гавриловича, Имея штурманское свидетельство, два года плавал он на «Персее» матросом, пока не появилась вакансия. Однажды, в 1926 году, возвращались мы под парусами домой из дальнего похода. Уголь был на исходе, и ради экономии пара, который только чуть-чуть поддерживали в котле, была отключена рулевая машинка и даже радиатор в штурвальной рубке.
На вахте за ручным штурвалом стоял Карельский. Как всегда в таких случаях, в помощь рулевому назначался кто-либо из старых сотрудников экспедиционного состава. На сей раз вахту нес А. Д. Старостин, находившийся в штурманской рубке, отделенной от рулевой тонкой перегородкой.
Ветер дул свежий, «Персей» шел хорошо, слегка накренившись. Вдруг послышался негромкий и спокойный голос Карельского: «Войдите сюда кто-нибудь», Старостин вошел в рулевую и поразился: Александр Гаврилович стоял вверх ногами, одной рукой держал штурвал, другой упирался в палубу. «Помогите мне освободиться»,— произнес он.
Оказывается, волна ударила в перо руля и ручкой штурвал неожиданно резко повернулся. Его палец (рукоятка) попал под крепкий ремень, которым был подпоясан полушубок рулевого, перекинул его на другую сторону и поставил на голову. «Как ни старался освободиться сам,— оправдывался он,— никак не получалось, обе руки заняты, не мог расстегнуть пряжку ремня, пришлось звать на помощь».
Этот смешной эпизод настроил нашу беседу на воспоминания о прошлых плаваниях, о людях, с которыми мы тогда работали или встречались. Как стремительно пролетели эти годы!
Угощая меня, Александр Гаврилович сказал, что, когда «Малыгин» выйдет из льдов, мы пересядем на спасательное судно «Буревестник», вышедшее из Мурманска. И действительно, выбравшись из льдов, мы увидели его на горизонте. Море было спокойным. С «Малыгина» мы перешли на палубу маленького, но щегольски чистого спасательного судна.