Мыс Русский Заворот входит в состав Ненецкого заповедника.
Привожу выдержки из статьи на сайте
http://biarmia.narod.ru/library/lithke/lithke_07.htm
По приглашению дирекции заповедника мы отправляемся в короткую экспедицию из Нарьян-Мара по Печорской губе до Баренцева моря. Кроме меня, в лодках два инспектора заповедника - Николай и Андрей, и Петр, орнитолог из Москвы, собирающий материал по тундровым птицам. На нашем пути будет мыс Костяной Нос, остров Чаячий, тундры у речки Хабуйки и, наконец, остров Долгий и бывший поселок Ходовариха у Русского Заворота на самом выходе Печоры в море. Мы отводим на все про все две недели и расписываем маршрут по дням, но погода на Севере всегда вносит свои коррективы. Незадолго до нашего приезда в Нарьян-Мар подула моряна - так называют на Севере мощное вторжение арктических воздушных масс, несущих с собой холод, дожди и штормы с волнением до 5-6 баллов. Бывает, моряна дует две-три недели подряд. К счастью, на третий день ветер стих, и нам удалось протоками Печоры проскочить до Костяного Носа. Здесь открытая вода, с одного берега другого не видно, так что в штормовую погоду лучше оставаться на суше. На мысе когда-то была деревушка. Единственный оставшийся от нее дом поправили, превратив в опорный кордон заповедника, где постоянно дежурит пара инспекторов, сменяясь каждые две недели. Есть рация, движок и даже спутниковая "тарелка" - в общем, уверенная связь с Большой землей. Второй год на кордоне гостят студенты-гидрологи. Для них это хорошая практика, для заповедника- источник оперативной информации о состоянии природы, ведь научный штат сокращен до минимума.
За последние двадцать лет на русском Севере было создано несколько заповедников. Среди них и Ненецкий - ему всего семь лет. Созданию заповедника предшествовали усилия многих зоологов из Питера и Москвы. Однако "пробить" заповедник на бумаге - только полдела. Еще сложнее обустроить кордоны, приобрести и содержать транспорт в условиях нищеты заповедной системы и безумных цен на горючее. Все передвижение здесь - на моторных лодках, о морских плавсредствах можно только мечтать. На аренду вертолетов денег тоже нет, а без них в Арктике - как без рук. Стройматериалы для новых кордонов приходится завозить на "буранах" и тракторах зимой. Реальный источник хоть каких-то дополнительных средств - гранты от западных "зеленых" и различные экспедиции. При поддержке голландцев строится станция мониторинга, где ученые разных стран смогут следить за миграцией птиц. Совместные межгосударственные проекты - будущее науки в заповедниках и лучший инструмент объединения усилий по сохранению природы. Хорошие доходы да торг с нефтяными компаниями, заинтересованными в работе буровых на смежной с заповедником территория Присутствие это малоприятное, но из двух зол выбирают меньшее.
Кордон на Костяном Носе - последняя связь с Нарьян-Маром. Далее наша экспедиция может полагаться только на свои силы. Две моторные лодки снабженные сорокасильными "ямахами", движутся вдоль левого берега чорской губы на север. На острове Чаячьем - колония чаек-халеев, утки собравшиеся линять гагары. Среди халеев, или темноспинных серебристых чаек, всегда есть несколько пар более крупных и светлых чаек-бургомистров. Это разбойники, берущие дань с колонии, но они же и лучшая защита от песцов, поскольку агрессивны и бесстрашно атакуют хищников. Весь остров - сплошные осоковые луга, затопляемые во время приливов. Здесь много не походишь. Главная наша цель - сырые тундры с озерами у речки Хабуйки, где гнездится множество малых или тундряных лебедей, а также выводят потомство белолобые гуси и гуси-гуменники. Заповедник построил дощатый домик на месте заброшенной рыбацкой деревушки. Внутреннее убранство дома более чем скромное - нары под спальники и печурка. Жить можно, да и от гнуса спасение. К домику пристроена светлая терраса. Это уже комфорт! Вокруг бескрайняя тундра с озерками, и по ним - белые точки лебедей и гусей. Птицы не только выводят здесь потомство, но и собираются на линьку - самое опасное для них время (у птиц разом выпадают маховые перья, они теряют способность к полету). На лайдах же гуси и лебеди в безопасности. Во время прилива солоноватая вода поднимается по рекам на километры, разливается сетью проток по тундре, затапливая приозерные травы. Через шесть часов она уходит назад, оставляя в протоках обнаженное илистое дно: если переходить вброд, увязнешь по пояс. Речки тоже сильно мелеют, так что вернуться на кордон можно только через двенадцать часов, когда наберет силу очередной прилив...
...Через неделю добираемся до крайней северной точки маршрута - заброшенной деревушки Ходовариха, приютившейся на длинной песчаной косе, намытой Печорой у ее выхода в море. Это и есть Русский Заворот. Еще пятнадцать лет назад в Ходоварихе была метеостанция, жили маячник, пограничники. Сейчас осталась только метеостанция, последняя из многих бывших в районе, и в единственном жилом доме коротают дни двое работников. В последние годы, благодаря помощи заповедника, они могут себе позволить в отпуск выбраться на Большую землю. Собственных средств у метеослужбы для этого нет. Деревня представляет собой идеальную декорацию к экранизации фантастического романа "Пикник на обочине". Полуразваленные дома с обнажившимися кирпичными трубами, тысячи занесенных песком металлических бочек, обвисшие провода на покосившихся столбах. Посреди этого запустения высится громада деревянного маяка, на вершине которого, как послание от жителей исчезнувшей цивилизации, мигает фонарь. Он питается от батарей, содержащих радиоактивные элементы, но вот уже пять лет как маяк никто не осматривал. Замком Иф прозвали маяк местные метеорологи. Они уверяют: "Там всего 50 миллирентген. Нормальный природный фон, как в любом городе. На других маяках положение либо хуже, либо никто не имеет понятия, что там вообще происходит".
Ходоварихе была уготована судьба множества деревень русского Севера. Только на пути из Нарьян-Мара к выходу из Печорской губы несколько таких "памятников перестройки", как называют их в народе. Небольшие, из нескольких домов, рыбацкие деревни строились на мысах. Кое-где ставили на берегу примитивные деревянные холодильники-погреба для хранения рыбы в летнее время. Так было в низовьях всех северных рек - от Вороньей до Лены. Рыбы здесь всегда было немерено, как речной, так и проходной, Белорыбицу или "белую" благородную рыбу - омуля, сига, ряпушку ловили круглый год. Летом и осенью в губу поочередно входили на нерест косяки печорской семги, которая крупнее и жирнее норвежской. Щуку, окуня, язя, леща, налима здесь и за рыбу не считали. Странным образом, в то самое время, как "искусственная" норвежская семга, выращенная, подобно курам, на комбикормах, наполнила московские магазины, на вылов печорской и кольской семги был наложен запрет. Рыб-заводы закрыли в конце восьмидесятых - как и местные мясокомбинаты снабжавшие Север олениной. Предприятия закрыли как нерентабельные, хотя они свое существование окупали и кормили народ. Как только закрыли рыбзаводы - умерли рыбацкие деревушки. Сейчас серые вылинявшие избы, с немым укором смотрящие с высоких мысов на редкие лодки, стали неотъемлемой частью северного ландшафта. Оленеводство, которым в основном занимались ненцы, тоже сократилось в несколько раз - якобы нерентабельно. Похоже, сама жизнь на Севере нерентабельна. Хорошо пока только тем, кто связан с добычей нефти. Однако люди в тундре жили всегда и пока не собираются уходить...
За последние двадцать лет на русском Севере было создано несколько заповедников. Среди них и Ненецкий - ему всего семь лет. Созданию заповедника предшествовали усилия многих зоологов из Питера и Москвы. Однако "пробить" заповедник на бумаге - только полдела. Еще сложнее обустроить кордоны, приобрести и содержать транспорт в условиях нищеты заповедной системы и безумных цен на горючее. Все передвижение здесь - на моторных лодках, о морских плавсредствах можно только мечтать. На аренду вертолетов денег тоже нет, а без них в Арктике - как без рук. Стройматериалы для новых кордонов приходится завозить на "буранах" и тракторах зимой. Реальный источник хоть каких-то дополнительных средств - гранты от западных "зеленых" и различные экспедиции. При поддержке голландцев строится станция мониторинга, где ученые разных стран смогут следить за миграцией птиц. Совместные межгосударственные проекты - будущее науки в заповедниках и лучший инструмент объединения усилий по сохранению природы. Хорошие доходы да торг с нефтяными компаниями, заинтересованными в работе буровых на смежной с заповедником территория Присутствие это малоприятное, но из двух зол выбирают меньшее.
Кордон на Костяном Носе - последняя связь с Нарьян-Маром. Далее наша экспедиция может полагаться только на свои силы. Две моторные лодки снабженные сорокасильными "ямахами", движутся вдоль левого берега чорской губы на север. На острове Чаячьем - колония чаек-халеев, утки собравшиеся линять гагары. Среди халеев, или темноспинных серебристых чаек, всегда есть несколько пар более крупных и светлых чаек-бургомистров. Это разбойники, берущие дань с колонии, но они же и лучшая защита от песцов, поскольку агрессивны и бесстрашно атакуют хищников. Весь остров - сплошные осоковые луга, затопляемые во время приливов. Здесь много не походишь. Главная наша цель - сырые тундры с озерами у речки Хабуйки, где гнездится множество малых или тундряных лебедей, а также выводят потомство белолобые гуси и гуси-гуменники. Заповедник построил дощатый домик на месте заброшенной рыбацкой деревушки. Внутреннее убранство дома более чем скромное - нары под спальники и печурка. Жить можно, да и от гнуса спасение. К домику пристроена светлая терраса. Это уже комфорт! Вокруг бескрайняя тундра с озерками, и по ним - белые точки лебедей и гусей. Птицы не только выводят здесь потомство, но и собираются на линьку - самое опасное для них время (у птиц разом выпадают маховые перья, они теряют способность к полету). На лайдах же гуси и лебеди в безопасности. Во время прилива солоноватая вода поднимается по рекам на километры, разливается сетью проток по тундре, затапливая приозерные травы. Через шесть часов она уходит назад, оставляя в протоках обнаженное илистое дно: если переходить вброд, увязнешь по пояс. Речки тоже сильно мелеют, так что вернуться на кордон можно только через двенадцать часов, когда наберет силу очередной прилив...
...Через неделю добираемся до крайней северной точки маршрута - заброшенной деревушки Ходовариха, приютившейся на длинной песчаной косе, намытой Печорой у ее выхода в море. Это и есть Русский Заворот. Еще пятнадцать лет назад в Ходоварихе была метеостанция, жили маячник, пограничники. Сейчас осталась только метеостанция, последняя из многих бывших в районе, и в единственном жилом доме коротают дни двое работников. В последние годы, благодаря помощи заповедника, они могут себе позволить в отпуск выбраться на Большую землю. Собственных средств у метеослужбы для этого нет. Деревня представляет собой идеальную декорацию к экранизации фантастического романа "Пикник на обочине". Полуразваленные дома с обнажившимися кирпичными трубами, тысячи занесенных песком металлических бочек, обвисшие провода на покосившихся столбах. Посреди этого запустения высится громада деревянного маяка, на вершине которого, как послание от жителей исчезнувшей цивилизации, мигает фонарь. Он питается от батарей, содержащих радиоактивные элементы, но вот уже пять лет как маяк никто не осматривал. Замком Иф прозвали маяк местные метеорологи. Они уверяют: "Там всего 50 миллирентген. Нормальный природный фон, как в любом городе. На других маяках положение либо хуже, либо никто не имеет понятия, что там вообще происходит".
Ходоварихе была уготована судьба множества деревень русского Севера. Только на пути из Нарьян-Мара к выходу из Печорской губы несколько таких "памятников перестройки", как называют их в народе. Небольшие, из нескольких домов, рыбацкие деревни строились на мысах. Кое-где ставили на берегу примитивные деревянные холодильники-погреба для хранения рыбы в летнее время. Так было в низовьях всех северных рек - от Вороньей до Лены. Рыбы здесь всегда было немерено, как речной, так и проходной, Белорыбицу или "белую" благородную рыбу - омуля, сига, ряпушку ловили круглый год. Летом и осенью в губу поочередно входили на нерест косяки печорской семги, которая крупнее и жирнее норвежской. Щуку, окуня, язя, леща, налима здесь и за рыбу не считали. Странным образом, в то самое время, как "искусственная" норвежская семга, выращенная, подобно курам, на комбикормах, наполнила московские магазины, на вылов печорской и кольской семги был наложен запрет. Рыб-заводы закрыли в конце восьмидесятых - как и местные мясокомбинаты снабжавшие Север олениной. Предприятия закрыли как нерентабельные, хотя они свое существование окупали и кормили народ. Как только закрыли рыбзаводы - умерли рыбацкие деревушки. Сейчас серые вылинявшие избы, с немым укором смотрящие с высоких мысов на редкие лодки, стали неотъемлемой частью северного ландшафта. Оленеводство, которым в основном занимались ненцы, тоже сократилось в несколько раз - якобы нерентабельно. Похоже, сама жизнь на Севере нерентабельна. Хорошо пока только тем, кто связан с добычей нефти. Однако люди в тундре жили всегда и пока не собираются уходить...
