ПИСЬМА ИЗ ЦЕНТРАЛЬНОЙ АРКТИКИ
На дрейфующей станции „Северный полюс-4“
I. Последний луч
— Ну как, Ефим Давыдович, удалось поймать?
— Представьте, опять нет!
Последнее сказано неподдельно трагическим тоном.
— Что же помешало?
— Снова паршивое облачко. Хотя бы большое было, а то так себе, с лоскуток.
Ефим Давыдович Лозовский — кинооператор, недавно сменивший здесь своего коллегу Соловьева. Он уже несколько дней «охотится» за солнцем, чтобы заснять его восход или закат перед длинной полярной ночью. Но это ему мешают сделать то туман. то облака, тем более, что интервал между восходом и закатом длятся всего какой-нибудь час с минутами.
Ефиму Давыдовичу сочувствуют, но сочувствие вскоре переходит в легкое подтрунивание насчет непослушного светила, не желающего считаться с требованиями кино. Особенно изощряется на сей счет плотно сбитый, невысокого роста круглолицый блондин. Уловив такой переход,
Лозовский сам начинает наступать. Изобразив на лице удивление, он обращается к блондину:
— Андрюша, тебе я вижу смешно, но скажи, пожалуйста, почему глазами все шмыгаешь по небосклону?
— Ладно, ладно, — теперь уже обороняется
Андрей Деларов.
— Нет серьезно, ты хотя бы раз взглянул на лица товарищей.
Раздается дружный смех.
Здесь надо пояснить. Дело в том, что уже давно подмечена у
Андрея Ипполитовича Деларова привычка довольно частенько оглядываться на небо. Правда, все понимают, что это у него профессиональное, появившееся здесь на дрейфующей льдине из-за его исключительной преданности общему делу коллектива.
Андрей Деларов — магнитолог станции и по совместительству ее астроном. Одна из его обязанностей — регулярно определить координаты льдины. Но хорошо сказать — регулярно. А что делать, если небо бывает подряд по несколь-
ку дней подернуто толстым слоем облаков, или стоит такой туман, что кажется можно его резать на кирпичи и вывозить буде где в нем нуждаются? Тогда не видно ни солнца, ни луны, ни звезд — абсолютно не за что «уцепиться» теодолитом. Так, что поневоле будешь посматривать на небо — не показалось ли там какое-нибудь светило. Впрочем, в такие дни это делает не один Андрей Ипполитович. Нередко в вахтенном журнале можно прочитать такую запись дежурного по лагерю (ради точности нужно сказать, что так этот пост называется официально, в обыденном же разговоре его громко именуют — дежурный по городу, хотя и в «городе» менее трех десятков жителей): «В три часа ночи увидел на небе звезды. Разбудил
Деларова. Он встал и определил наши координаты»...
По вот и
Лозовскому повезло — наконец заснял что хотел. Удалось это ему, что называется «под занавес». 22 октября участники дрейфующей станции увидели в нынешнем году последний луч солнца. Он осветил лагерь — десятка полтора домиков и круглых палаток, радиоантенну, затем заблестел на флаге Родины, что гордо полощется над торосами, — красный кумач заалел еще ярче, и луч погас. Наступила долгая полярная ночь. (Правда, в первые дни хотя и без солнца, но сумерки длились по 3—4 часа).
Ночь полярная! Кто не писал о ней из писавших об Арктике? Одни о ней отзываются как о чем-то магически-мрачном, другие же подмечают лишь некоторые неудобства, связанные с темнотой, да и то компенсируемые сказочным, неповторимым зрелищем северного сияния.
Американский исследователь
К. Кэн, зимовавший на северо-западном побережье Гренландии, писал: «Полярная ночь и полярный день старят человека спорее и неумолимее, чем год, проведенный в каком-нибудь другом месте этого мира скорби... Эта длинная ночь, в продолжении которой мы были объяты мраком, в полном смысле слова непроницаемым, гибельно подействовала на нас всех».
В таком же духе оценивает арктическую ночь австрийский ученый
Пайер — один из руководителей экспедиции на «Тегеттгофе*). «Велико влияние полярной ночи, — писал он. — Весь мир человека ограничен светлым кругом лампы. Однако не одна только ночь связывает его — на подмогу тьме идут холод в бури... Созвездия бесшумно меняют свои положения и исчезают за чернеющими на горизонте торосами. На смену им подымаются новые звезды. В круговороте стодесятидневной ночи (такова длина полярной ночи, на широте Земли Франца Иосифа —
И. А.) не меркнут они, не гаснет их дрожащая улыбка. И это все... ».
Так писали о полярной ночи многие.
Конечно, нельзя отказать в известной доле правды в высказывании одного арктического исследователя о том, что о зимовке на полярном паке хорошо только читать у камина в уютном доме, но тем не менее участники дрейфующей станции «Северный полюс-4» иного мнения о полярной ночи, чем
Кэн и
Пайер.
— Надо хорошо подготовиться к долгой ночи, встретить ее во всеоружии, — говорят они, — а там уже как следует и не заметишь ее: слишком много дела у нас. Что же касается подготовки, то Родина об этом позаботилась, сделав все, что только можно было сделать.
*) Австрийская арктическая экспедиция на пароходе «Тегеттгоф» вышла в 1872 году. Вскоре судно было затерто льдами и его начало вместе с ними нести к берегам архипелага островов, названного Землею Франца Иосифа. Так совершенно случайно экспедицией был открыт этот архипелаг, существование которого было предсказано русским ученым и революционером Кропоткиным. «Тегетгоф» затонул. Участники экспедиции с огромным трудом добрались до Новой земли, где они были спасены русскими промышленниками.II. Труженики
Действительно много дела у этого маленького коллектива. Бывалый полярник, даже свою кандидатскую диссертацию написавший на зимовке, — начальник дрейфующей станции
Евгений Иванович Толстиков рассказывает:
— Иногда в некоторых газетах не совсем правильно о нас пишут. С одной стороны получается, что мы вроде какие-то герои, а с другой стороны, оказывается, что люди дрейфующей станции только и делают, что распевают полярные вальсы, кушают фрукты и всякие деликатесы... Если уж обязательно нужен какой-то эпитет в применении к нашим людям, то этим эпитетом может быть только слово труженики.
Иное слово трудно подобрать. Поистине, это великие труженики полярного пака, работающие по 12-14 часов в сутки изо дня в день, не исключая даже больших праздников, при этом невзирая ни на какую погоду, скрадывая юмором и теплой шуткой всякое перенапряжение в преодолении трудностей.
Вот, например, руководитель агрометеорологической группы станции
Леонид Федорович Овчинников. В начале дрейфа в течение нескольких недель Овчинников в сутки спал только урывками — в три приема, причем каждый прием не превышал одного часа пятнадцати минут. Сейчас ему несколько полегче, хотя и спать тоже приходится урывками. Нашелся хороший помощник — врач станции
Николай Романович Палеев быстро освоил специальность метеоролога и помогает
Овчинникову, тем более, что лечебная практика врача, прямо сказать, совсем ничтожна — не хотят люди болеть.
Так трудятся здесь все — аэрологи, радисты, гидрологи, руководители станция, кок, вертолетчики. Что касается вертолетчиков, то, когда они не летают, на их плечи падает львиная доля авральных работ, а их немало на станции.
— Что работы «навалом» (кстати сказать, это словечко с чьей-то легкой руки здесь очень в ходу) — это не страшно. Плохо только то, что нет времени для научного обобщения того богатейшего фактического материала, который мы собираем в ходе наших исследований. Правда, эти факты обобщают научные работники Арктического института, Академии наук, однако хочется глубоко над ними поразмыслить и самим, но некогда, — жалуется
Овчинников. Да и не только
Овчинников — все научные работники станции, обладая пытливым умом исследователя, хотели бы больше урывать времени на обобщение добытых фактов, тем более, что станция в течение полгода дрейфовала в районе, который до недавнего времени назывался полюсом относительной недоступности, белым пятном на карте земного шара.
Впрочем, товарищи несколько прибедняются. Напрягая все физические и моральные силы, они изыскивают время и для научных обобщений. Тот же
Овчинников пишет реферат о климатических условиях района дрейфа станции. Эта работа, надо думать, явится основой для его диссертации, которую он полагает защитить после возвращения на Большую землю. Значительный научный и народнохозяйственный интерес представляет доклад о летнем стаивания льда, написанный гидрологом
Н. И. Демьяновым, которого называют ассом полярных исследований. Стаивание льда — это процесс его разрушения, изменения его внутренней структуры, что имеет прямое отношение к преодолению нашими судами мощных ледяных полей на трассе Северного морского пути при навигации...
Николай Иванович Демьянов предполагает взять эту тему для своей будущей диссертационной работы. Кроме выполнения своих врачебных и метеорологических обязанностей, ведет, так сказать, в порядке личной инициативы, сложный комплекс научных наблюдений и врач — комсомолец
Николай Палеев.
— ... Так что некогда предаваться мрачным размышлениям в долгую полярную ночь, — говорит
Демьянов.
Но дело не только в том, что работа отнимает много времени. Следует иметь еще в виду, что работать приходится в сложных бытовых условиях. Конечно, страна сделала все, чтобы ее отважные сыны ни в чем не терпели нужду. Но Арктика остается Арктикой и льдина — льдиной. Палатки хотя и специально сконструированы для сурового арктического климата и отапливаются газовыми плитками, го по утрам все же в них температура минусовая и вылезать при такой температуре из теплого спального мешка — дело далеко не завидное. В домиках же сыровато, тесновато и все время чувствуется недостаток кислорода. Как-то в «хату» гидрологов утром зашел прибывший из Ленинграда научный сотрудник Арктического института. Во время беседы гость решил закурить. Испортив полкоробка спичек, он все-таки не сумел зажечь папироску.
— Что такое? Почему спички не горят? — удивился он.
— А мы сейчас на несколько секунд
дверь откроем, — сказали хозяева.
Дверь приоткрыли — снаружи в комнату дохнуло облачком холодного пара в свежим воздухом. Приезжий чиркнул спичкой, и она на сей раз зажглась.
— Неужели так мало кислорода у вас? — догадался гость.
— Да, как видите, кислорода у нас далеко не навалом: тесновато, а главное — почти все время горит газ.
... Исследовательские и все постоянные текущие работы здесь называются вахтенными, как на кораблях. Вахты, как уже отмечалось, у каждого занимают в день часов 12—14. Но если бы одни только вахтенные работы?..
III. Немного истории
Местный поэт начало основания станции отметил такими нехитрыми строками:
Раскинулось море широко
Его заковал вечный лед,
Восьмого апреля текущего года
Здесь флагманский сел самолет.Флагманский самолет сел, доставив первых трех участников дрейфующей станции. А вскоре прилетели и остальные, и на льдине появился лагерный поселок, а в нем закипела жизнь. Но отважных исследователей через несколько дней постигла неудача. На льду появилась большая трещина. Не прерывая научных наблюдений, коллектив стал перебазировать свой лагерь километра за два, через нагромождения торосов. Это — легко сказать, но трудно делать. Кое-кто на тяжелых работах даже несколько повредил в суставах руки. Здорово тогда помогли вертолетчики. Через торосы они грузы перевезли на своей машине.
Когда обосновались на новом месте, начало давать о себе знать арктическое лето. Трудно сказать, что хуже в Арктике — лето или зима. Зимой — холодно и темно, но зато летом сыро, слякоть, огромные снежницы, некоторые величиной с маленькие озера (снежницами называются огромные скопления воды на льду, образовавшиеся от стаявшего снега). И нельзя сказать, что летом тепло — температура все же минусовая. К тому же в этот период года, пожалуй, и больше оснований опасаться за целость льдины, когда волнующийся океан ломает ледяные поля в миллионы тонн весом как яичную скорлупу.
И. АРТЕМОВ.
(Продолжение следует).
